Двадцать восьмого сентября пришлось отдать на растерзание единственный выходной: у свекрови намечался юбилей, ехать надо было обязательно. На торжестве Вовка, воспользовавшись святым неведением со стороны родителей и моей ограниченной способностью к дебатам в присутствии его семьи, запросто опрокинул пару бокалов шампанского. На обратном пути я все же попыталась прояснить для себя обстановку:

– Вова, ты ж подшит, плохо же будет. Забыл, что Асрян говорила?

– Я расшился на прошлой неделе.

Вот это прямо по почкам. Неожиданно и, что уж говорить, довольно больно. Вовка продолжил тему сам:

– Я не животное и со своими проблемами справлюсь сам. Надоело людей смешить. Объясняй, блин, постоянно каждому, отчего не пьешь, почему не пьешь. Достало. И что? Пару шампанского, это что – выпивка? А ты не считала, сколько коньячка заложила, а?

– Вова, не строй из себя дурака. Ты прекрасно понимаешь разницу между моим коньяком и твоим шампанским.

– А какая такая разница? Никакой разницы нет. Сколько можно, столько и буду пить. Как все остальные. Не меньше и не больше.

– Ладно, давай не будем при ребенке.

– Нет, мы вообще это обсуждать больше не будем.

– Хорошо, не будем так не будем.

Ехать еще оставалось около получаса, и все это время я, как всегда, занималась бесплодными поисками причин. Нет женщины, которая бы хотела Владимира Сорокина, нет домохозяйки, о которой он мечтал, есть только кое-как организованный быт и совместное выращивание совместно нажитого ребенка. Тут еще и школа началась. Дурные мысли одолевали почти до самого дома. Под конец вспомнилась Асрян. Стало весело: я представила, как она большой поварешкой стучит мне по голове и пытается выбить всю эту ахинею, приговаривая:

– С нейрохирургом спит, господи прости. Хоть бы он уже ей лоботомию сделал. Может, тогда что в башке наладится.

Эх, Ирка, ты еще не знаешь, какие на самом деле у меня бывают заходы в голове, особенно ночью. Про это мне страшно даже самой себе рассказывать.

Решив побороть себя и не идти по дорожке в никуда, дома я разговор заново поднимать не стала. Опыт учил даже таких идиотов, как я. Ничего, кроме печального ожидания, мне не уготовано, и нет никакой возможности повлиять на процесс.

Последующие несколько недель было тихо. По пятницам Сорокин приходил около двенадцати из ставшей в последнее время традиционной сауны, вполне в сознании и небольшим пивным амбре. Стабильно и одинаково. Я понемногу оправилась от первого шока и начала надеяться, что такое «правильное» мужское существование продолжится «до конца дней наших». Наверное, стал старше. Редко, в конце концов, встретишь алкоголика в восемьдесят лет. Вдруг мне все-таки повезло. Наивно, но успокаивало. В конце концов, это не вся моя жизнь. Есть дочь, есть Славка, есть больница. Отделение и дежурства.

По выходным в приемник продолжала ходить Валентина, благодаря чему мой средний ежемесячный доход пришел почти к двадцати четырем тысячам, и я купила себе теплую финскую медицинскую форму к зиме. Теперь, кроме знакомых женского пола, приходили седовласые импозантные мужчины, друзья ее кавалера, и приносили с собой ожирение, гипертоническую болезнь, а бывало, что и диабет со всеми вытекающими в виде снижения потенции. Последнее беспокоило господ сильнее всего остального. Каждый раз я страшно радовалась нашему кофейному умиротворению и бесконечной болтовне. Лишь одного ожидала с неприятным волнением – новостей о Полине. Валентина была влюблена и находилась в потоке чувств, вид имела совершенно цветущий и радовалась жизни в любых ее проявлениях. Только после вопросов о Вербицкой она меняла выражение лица.

– Леночка, что говорить? Ничего нового: обе беременности существуют, жена – вот-вот уже. Скорее всего, не доносит: состояние неважное. Секретарша – ближе к концу зимы. Все обо всем знают, но делают вид, что все хорошо. Полина продолжает глотать таблетки от давления. Потухла совсем. Помню, когда они переезжали в эту квартиру, она вся светилась… И новый дом, и внучка… Теперь уже не жизнь, а куча негатива. Саша ездил с секретаршей в Грецию, вернулся буквально несколько дней назад. Это я знаю от племянника. Вот так.

– Валя, постарайтесь как-то настроить ее на переезд. Вербицкая ведь не старше вас, могла бы еще найти себе любимого человека.

– Бог с вами, Леночка, не говорите глупостей. Никого она не станет искать. Так и будет Сашины грехи отмаливать до конца дней своих. Вот и все.

– Хотя бы поговорите с ней о здоровье. Если какие-то проблемы обострились уже сейчас, лучше я приеду на дом.

– Я говорила несколько раз. Но, во-первых, она категорически отказывается признать, что не справляется с собой, а во-вторых, ей страшно неудобно вас дергать: столько работы, ребенок маленький. Мы с ней уже это обсуждали.

– Тогда ко мне на дежурство ее приведите.

– По воскресеньям она первую половину дня водит внучку в бассейн, а в субботу поход в Русский музей на рисование.

– Тогда вечером как-нибудь позвоните. Постараюсь найти окно.

Валентина только недовольно мотнула головой.

– Не придет. Леночка, вы же понимаете, что не придет.

– Все равно передайте: я ее жду в любое время. Потом не верю я, что она себя так и сожжет на семейном костре, она же, как вы, веселая и жизнелюбивая.

– Может, и так, но есть маленькая разница. Я просто живу, а она всегда имела цель – сын. Воплощение всех ее надежд. Представление о настоящем мужчине, которого у нее не было никогда. А получилось вот что. Хотя нет, все как раз получилось, но немного не так. В ракурсе, так сказать, современной российской социологии. Жестоко и не очень интеллигентно.

Так и расстались на грустной ноте. Я решила, что не стану теперь каждый раз интересоваться Вербицкой. Ничего нового, вероятнее всего, в ближайшее время не услышу.

На часах было уже около двенадцати, народ оживился и вспомнил о своих болячках. Работа закрутилась, Слава даже не успел заскочить ко мне и уже с утра стоял за «токарным» станком. Люсинда восседала на посту, погоняя недовольными окриками медсестер и молодого травматолога. Я уселась рядом с ней писать карточки. Под столом стоял обогреватель и невероятно приятно жарил наши пятки.

– Ох, Елена Андреевна, чего-то мне кажется, мы сегодня не приляжем. Алина Петровна, что скажешь?

– Не… приляжем. Картошку еще народ перебирает, опять же теплицы надо снять, капуста у кого осталась. Вот через недельку – да. Там начнется. А сегодня еще не.

На том я и успокоилась. К вечеру действительно все почти рассосалось, и в одиннадцать часов коридор был практически пуст. Слава богу, большинство петербуржцев продолжало жить подсобным хозяйством, а люди побогаче уже предпочитали следить за своим здоровьем более тщательно. В случае чего непредсказуемого вызывали платную «Скорую помощь», которая заскакивала к нам только в ситуации полной задницы.