– Мама сказала, пока посидит. Ничего, поезжай. Мне одной лучше в тишине полежать. Если что, отец придет или братья.

– Ну ладно, подумаю. Завтра утром решу.

Ванна принесла моральное облегчение, но не физическое. Температура сотрясала тело, горло сдавливало железным кольцом, а нос уже полностью превратился в открытый водопроводный кран. И все ничего, но еще ожидала гора историй болезни, а утром независимо от состояния – выход на отделение. Одно только облегчение: можно будет хотя бы пораньше уйти. Накатила вечерняя депрессивная волна, тоска по Катерине накрыла с головой, и страшно захотелось расплакаться от собственного бессилия. Катькин голос в телефоне звучал весело: конечно, у бабушки было кому развлечь.

Хорошо, мама, все хорошо; в школе интересно, учительница похвалила; нет, мама, я здорова.

Около полуночи строчки историй уже наплывали одна на другую, анализы путались. Два плюс два упорно получалось три, и не оставалось никакой возможности сделать хоть какие-то похожие на правду выводы из предлагаемого материала. Я решила еще немного посопротивляться, так что объелась всеми имеющимися в квартире панадолами и выпила три чашки кофе. Не помогало.

Лучшее лекарство – это сон.

Ночью проснулась от невозможности дышать, без одеяла и мокрая насквозь. Видно, Вовка перетащил меня из-за стола на кровать, во сне пропотела, и теперь хотя бы не трясло. Страшно хотелось пить. Сорокин мирно похрапывал рядом, а будить его я не хотела. Я сидела на кровати, уговаривая себя переодеться в ночную сорочку и пойти на кухню за стаканом воды. Октябрь… уже темно ночью, давно как темно. И не заметила, как ночи стали черными. Глаза так сложно привыкали к темноте. Когда же Сорокин наконец сходит к лору? Храп с годами делался все более невыносимым.

Лицо уже слегка припухшее, под глазами мешки. Это, судя по всему, только начало, господин Сорокин. Нос заложен похлеще моего, полуоткрытый рот, а вот серовато-розовая гайморова пазуха, совершенно неровная, какие-то белые хлопья плавают в мутной слизи. А нос-то, черт, носовая перегородка кривая. Интересно, вроде не ломал, я бы знала. Вот от чего храпит, засранец, и нос все время заложен. Как смешно. Как будто фонарик кто-то включил внутри сорокинской головы. Все-таки это позор, Елена Андреевна: неужели раньше не могло вообще прийти в голову? Ведь так все просто. Вот она, настоящая заботливая жена. Целый день занимается, можно сказать, спасением чужих носов, рук, ног и прочих незаменимых органов, а муж с хроническим гайморитом и искривленной носовой перегородкой. И лобная пазуха с правой стороны тоже вся отечная. Не такая, нет, не такая, как слева…

Будильник. Только не это! Извольте, дамы и господа: семь утра. На целых сорок пять минут позже, чем обычно, из-за отсутствия Катьки. На фоне собственных болячек снятся исключительно медицинские сны, в главной роли – Вовкина гайморова пазуха. Встать не было никакой возможности. Три чашки чая с лимоном, полфлакона нафтизина и четверть бутылки гексорала, полграмма парацетамола и пятнадцать шариков аскорбинки.

Ваш завтрак, Елена Андреевна. Антибиотики не желаете? Или еще поупираетесь немножко? Ну, успехов вам, доктор, успехов.

Вовка сердобольно подвез до работы. Судьба-злодейка тут же подсуропила еще одну маленькую пакость: в воротах больницы с нашим «Фордом» поравнялась Славкина старая «шестерка». Любимые руки на руле. Оперирует гораздо лучше, чем водит машину. Не смотрится за рулем. Слава богу, сделал вид, что не заметил.

Мощная утренняя мешанина из всего, что было в домашней аптечке, дала возможность продержаться до обеда и даже проявить искреннее участие в проблемах платной палаты: очередная смертельно больная щитовидная железа, при ней, как всегда, муж, дети, дура-свекровь и ненавистная любовница. К двум часам опять открылся носовой водопровод, заболело горло и потихоньку принялось трясти. Запершись в пустом кабинете для вечно отсутствующего психолога, я изо всех сил старалась дописать истории, чтобы опять не тащить килограммы макулатуры домой. Позвонила Асрян и сообщила, что у них все хорошо и завтра Стаса выписывают в добром здравии. Славно. Ради этого и стоило учиться шесть лет. Затем неожиданным звонком проявился Вовка и после стандартных коротких вопросов о моем драгоценном здоровье сообщил, что командировка неминуема. Ну и ладушки, домашняя тишина только на пользу. Одно непонятно: какой-то новый нелогичный момент в Вовкиной карьере – командировка с неизвестным доселе начальником. Интересно… хотя нет, неинтересно. На самом деле занимало только одно: как причудливо все-таки устроена женская голова, ведь без оснований приходит к заключению, что это никакая не командировка.

И что, не любопытно? Нет, и еще триста раз нет. Никогда, дед, ты слышишь: никогда я не унижу твою кровь мелочной слежкой, просмотрами телефонов и сценами у фонтана. Хотя… А что, если Славка вот так вот откомандируется? Готова? Может, и не готова, но все равно нет. Никогда и ничего не буду выяснять.

Впереди целый вечер покоя. Без ребенка плохо, тоскливо, одиноко. Катьку уже забрали из школы, мама отправилась с ней в бассейн. По телефону решили, что до пятницы Катькино местоположение останется прежним, ибо подцепить простуду от чахлой мамаши в начале учебного года не имело никакого смысла. Ничего, сегодня уже вторник, завтра, глядишь, будет полегче… Черт возьми, завтра! Завтра среда… Боже мой, дежурство! Но сегодня, к сожалению, уже вторник. А значит, никто не подменит. Завтра настанет настоящий экстрим.

Совсем стало себя жалко, и Славкин номер набрался сам собой.

– Ты что сопишь в трубку? Неужели на работе, чудовище?

– Да вот, дописываю, сейчас пойду потихоньку. Не знаю, что делать: уже тридцать восемь, наверное, сильно знобит, а завтра дежурство, и уже не поменяться.

– Ну мать, ты че?! Иди на больничный, и все. Совсем, что ли, мозг потеряла?!

– Да кто бы говорил, особенно если вспомнить, как некоторые с температурой оперируют и сестры нежно собирают им сопли в салфеточку.

– Неправда, с насморком никогда.

– Правда, правда.

– Ладно, лежачих не бьют. Так ты сейчас домой?

– Ага. Муж в командировку укатил. Мама забрала дочь. Так что будет возможность отваляться и никого не обслуживать.

– Ну и ладушки… Слушай, раз уж муж такой занятой именно сегодня оказался, давай ко мне. Через час постараюсь соскочить, заедем за твоими шмотками, дома возьмешь что надо, и я тебя полечу.

Стало жутко весело.

– Доктор, вы, кроме трепанаций, ничего делать не умеете, а тут такая тонкая и многогранная вещь, как ОРЗ.

– Я знаю один-единственный консервативный метод.

– Все, все, я догадываюсь о его содержании. Согласие на лечение подпишу в процессе.

Сразу на душе стало светло. Вот это подарок судьбы, вот это удача! Целая ночь, и не важно, какая у меня будет температура. Последний час пролетел незаметно, сил сразу прибавилось, и даже горло стало болеть меньше. Однако спускаться по лестнице с отделения было тяжело: каждый шаг отдавался в голове, сердце стучало. Славка ждал в машине.