– Это я, Ники. Ты чего, забыл меня, что ли?! Открывай давай,у меня к тебе дело!

– Беляев, это ты, что ли?!

– Я, я, открывай!

За дверью возникла некоторая пауза.

– А какое дело? Я болею.

– Важное, – рявкнул Ники.

– Да я ничем сейчас не занимаюсь. У меня температура. Набольничном я!

Этот диалог из-за двери начал Ники раздражать, но Толя,видимо, решил ни за что не пускать его в дом.

– Я тебе деньги привез, – быстро сказал Беляев, – из Кабулапередали. Чего-то они там тебе недоплатили!

– Деньги? – усомнился Толя. – Ну, ладно, я открою, только тымне их в щелку просунь, а сам не входи.

Говорю же, болею я!

– Открывай, придурок! – пробормотал Ники и опять легонькостукнул в притолоку. – Что еще за базар тут у нас!

Загремели замки, дверь чуть-чуть приоткрылась и высунуласьТолина рука.

– Давай.

И рука покрутилась в воздухе.

Но в вопросе прохождения сквозь стены с Ники трудно былосладить. Он чуть откинулся назад, приналег плечом, ударил, за дверью послышалсякакой-то не правдоподобно тонкий визг, и она наотмашь распахнулась.

Ники с грохотом ввалился в полутемную прихожую, что-тоупало, покатилось и, кажется, разбилось.

– Черт, черт, черт!..

В темноте кто-то стонал, завывал и даже хрюкал, по полукатались какие-то вазы, громыхали и звенели, что-то рушилось, и Ники нашелнаконец выключатель.

При ярком свете все разъяснилось.

Стонал, завывал и хрюкал Толя Борейко. Два металлическихиндийских кувшина сказочной красоты раскатились в дальние углы просторнойприхожей. Никелированная вешалка валялась на полу, а рядом с ней консервативныйсерый плащ и шляпа. По всей видимости, Толина.

– Привет, – сказал Ники, тяжело дыша. – Ты чего неоткрываешь?

Толя застонал еще пуще и приложил к носу платок.

– Ты совсем с ума сошел, Беляев?! Что ты себе позволяешь?!Придурок! Ты мне нос разбил!

Но Ники не мог оторвать взгляд от его платка.

Платок был белоснежный, сложенный треугольником, каксолдатское письмо в войну.

Точно такой же Ники подобрал на полу в разгромленнойОльгиной комнате. Он нашел его и точно знал, чей это платок, а потом забыл онем, идиот!

Он обо всем позабыл в Москве!

Очевидно, что-то изменилось в его лице, потому что Толявдруг попятился, побледнел, отнял от носа руку, поскользнулся, и даже шарф упалс упитанной шейки.

– Ты… ты что, Беляев? Тебе чего? Что тебе надо-то?!

Ники улыбнулся.

От его улыбки с Толей сделалось нечто вроде истерическогоприпадка. Он вскрикнул и куда-то побежал, но Ники схватил его за шиворот.

– Где видеокассета, Толя?!

– Ка… какая кассета?

– За которой ты приходил в Ольгин номер. Там, в Кабуле. Где,Толя?

– Я не знаю! Я никуда не приходил! Зачем мне ваши кассеты,когда я только на диктофон!..

– Толя, – нежно попросил его Ники. – Ты мне не ври. Самвидишь, я себя не контролирую, а веса во мне сто килограмм! Я ведь придавлю ине замечу, Толя! Что ты делал в ее номере? Отвечай, быстро!

– Не был я в ее номере, – закричал Борейко жалобно исглотнул. По упитанной шейке прошел комок. – Не был! С чего ты это взял?!

– С того, что там был точно такой же платочек, – Ники вырвалу него белоснежный треугольник и сунул к самым его глазам. Толя отшатнулся истал косить. – Я нашел. Показать тебе?

– Не надо.

– Я могу. Откуда он там взялся, а?!

– Я… я утром забыл, когда заходил. Я… у меня насморк, аллергия,и я… с платком… я забыл просто!

– Ты не ври мне, Толя, – посоветовал Ники все так же нежно.– Ты тем утром куда заходил?

– К… к вам. Я к вам заходил, ты не помнишь, что ли!

– Ты заходил в мой номер. Мы были в моем номере, а не вОльгином! Откуда в Ольгином взялся твой платок, твою мать?!

Ники Беляев никогда не матерился. По крайней мере, никтоникогда не слышал, чтобы он матерился, и Толя Борейко неожиданно для себя вдругосознал, что все… всерьез.

Настолько всерьез, что еще чуть-чуть и этот бледный дозелени, смуглый огромный мужик его убьет.

Ничего не поможет – ни стенания, ни мольбы, ни уговоры, ниупоминания слабого здоровья и хронических недомоганий. Разве всем этим проймешьтакого!

– Ты приходил за кассетой, да? Ты и забрал ее. Там двери, вэтой гостинице, пальцем можно открыть! Ты знал про посылку и про кассету.Откуда ты узнал?

– От Масуда.

– От кого?!

– От Масуда, – прохныкал Толя. – Пусти меня, Ники, я дышатьне могу!

– Я тебя сейчас пущу, – пообещал тот. – Говори быстро, ну!..Масуд – корреспондент “Аль Джазиры”, да?

– Он такой же корреспондент, как я китайский летчик!

– Ты не похож на китайского летчика. Толя.

– Он знал, что из Парижа должна прийти видеокассета скаким-то компроматом. Он мне не говорил, правда, Ники! Я подслушал! Он сказалкому-то из своих, а я понимаю… пушту. А в ACTED меня попросили Шелестовойпередать, что для нее посылка. Из Парижа. Я и подумал, что там эта кассета!Шелестова у нас тоже дама… непростая, вот я и решил… Я не хотел, решил толькопосмотреть, что на этой кассете! А там какая-то ерунда, Ники, ничего стоящего,правда! Ну, клянусь тебе! Здоровьем своим клянусь! Я не хотел! Когда вы уехалина позиции, я вошел в номер – кассета лежала прямо в открытой коробке, то естьв посылке.

– Ты знал, что Масуд ищет кассету, и нам не сказал ни слова!– с отвращением выговорил Ники. – Ты знал, что им она нужна, спер ее и былтаков – тебя они и не искали! Кто бы на тебя подумал, твою мать! Да никто! Ипосле того как Ольгу взяли, ты тоже не сказал никому ни слова?

– Так разве ее из-за кассеты взяли? – искренне удивился Толяи шмыгнул носом. – Я только хотел… посмотреть, может, на ней что интересное, а?Ники! А там ничего…

– Ты собирался ее продать?

Толя опять скосил глаза и горестно шмыгнул носом.

– Где она?

– Ольга?

– Кассета, придурок!