Охранник возле камышовой будки долго и пристально рассматривалего документы, а потом так же долго объяснялся с напарником – размахивалруками, говорил возбужденно и громко. Бахрушин курил и разглядывал жемчужныегоры, которые стремительно пожирала темнота. Потом в перепалку ввязалсяпереводчик, а может, они и не ссорились, а вели дружеский и конструктивныйразговор?

От близости этих самых гор ломило затылок. А может, отненависти – совсем недавно он вспоминал про налет цивилизованности и про то,как он тонок! Где-то в середине гор его жена. Жена и три парня-журналиста, низа что ни про что попавшие в ад.

Всякие глупые детские мысли лезли ему в голову – вроде той,например, что, если бы у него был гигантский бульдозер, а лучше инопланетнаякосмическая установка, он срыл бы горы до основания, и нашел бы Ольгу, и забралдомой, и поил бы ее чаем, и делал бы еще что-нибудь сентиментальное инемыслимое, и больше никогда и никуда не пустил бы ее!

– Хей! – сказал кто-то из бородатых и ткнул его в плечо.Бахрушин оглянулся.

Бородатый показывал автоматом куда-то за камышовую будку, ипереводчик кивал как заведенный, но ничего не говорил, и Бахрушин понял, чтодолжен идти туда.

Тропинка пропадала за ближайшим поворотом, как будто впропасть сваливалась, а может, и сваливалась, потому что в темноте тихошуршало, камушки сыпались, стекали куда-то. Свет единственного фонаря на будкесюда не доставал, и дальше начиналась непроглядная темень. Именно про такуюговорят, наверное, – хоть глаз выколи.

Серое глиняное строение возникло совершенно неожиданно ипрямо посреди тропинки. Ни огонька, ни проблеска.

Бородатый, шедший за ним почти вплотную, слегка подтолкнулего в спину, и Бахрушин шагнул наугад, в черноту. Под ногами чавкало – дождь,что ли, здесь шел?!

Они повернули, и жидкий свет лампочки над деревянной дверцейпоказался Бахрушину ослепительным и нереальным. На пороге стоял еще одинбородатый, точная копия всех предыдущих. Он кивнул и посторонился, пропускаяБахрушина внутрь, в тесное помещеньице с голыми стенами и земляным полом. Впротивоположной стене – еще одна дверь и почему-то окно. Зачем окно в другуюкомнату?! Или здесь так принято?

Бахрушина обыскали.

Делали это равнодушно, бесстрастно и профессионально. Оченьбыстро.

Телефон. Сигареты. Диктофон. Записная книжка, ручка,бумажник. Пачка жвачки. Все, больше ничего.

Потом опять тычок в спину, впрочем, довольно аккуратный, иБахрушин оказался в следующей комнате.

Здесь тоже горела единственная лампочка, лежали матрасы вдольстен и – никакой мебели.

Еще один бородатый сидел у стены, по-птичьи поджав ноги.

– Вы хотели меня видеть?

Английский язык, грянувший как гром среди ясного неба, дажеиспугал Алексея Владимировича. Никто из давешних бородачей не говорилпо-английски.

* * *

Он оглянулся на дверь и понял, что следом никто не зашел. Вкомнате с матрасами они были вдвоем – он и бородатый.

– Да, если вас зовут Гийом.

– Это мое имя.

– Хотел.

– Зачем?

– Мою жену взяли в заложники, – медленно сказал Бахрушин, несразу вспомнив, как будет по-английски “заложник”. – В тот день, когда она былау вас на базе.

– Я хорошо ее помню. Садитесь.

Алексей Владимирович неловко сел на ближайший матрас и также неловко скрестил ноги. Посередине стоял китайский термос с чаем и несколькопиал. Две пустые, а в двух других миндальные орехи и изюм.

– Хотите чаю?

Бахрушин не хотел никакого чаю, но не знал, что правильнее,отказаться от угощения или поблагодарить за него, и решил, что лучше будетпоблагодарить.

– Да, спасибо.

Гийом налил чай в одну из пиал, но в руки не взял иБахрушину не протянул. Тот поднялся и взял пиалу сам.

От темной жидкости пахло почему-то распаренным веником –может, потому, что чай заваривали в термосе?

Нужно было спрашивать дальше, а он боялся. Так боялся, чтоне мог себя заставить.

Ведь наверняка бородатый знает – жива она или мертва?

– Она пропала вечером того же дня. Она и еще трое русских.

– Я знаю. В горах всегда все знают.

– Они…живы?

Гийом отхлебнул из своей пиалы. Конечно, он не ответил сразу– еще бы!

Бахрушин ждал.

Цикады звенели за глиняной стеной.

– Да.

Алексей Владимирович еще немного подержал свою пиалу, апотом поставил ее на пол. Из нее выплеснулось немного темной жидкости.

Сердце болело почти невыносимо, и он подумал, что сейчаснепременно умрет.

Прямо здесь. В этой хижине, на глазах у странного бородатогоафганца с французским именем.

Афганец пристально и неотрывно наблюдал за ним, и Бахрушинупоказалось, что он не умер именно из-за этого. Из-за того, что тот смотрел таквнимательно.

Умирать под таким взглядом было бы глупо и… недостойно.

– Вы знаете, где они?

– Нет.

Врет, понял Бахрушин.

– Мы ищем их и не можем найти уже много дней.

Требований никто никаких не выдвигает, и наш МИД…

Тут Гийом улыбнулся как человек, который внезапно услышалчто-то очень смешное и изо всех сил сдерживается, чтобы не захохотать.

– Что вы хотите от меня?

– Помогите нам найти их. Мы… не останемся в долгу. – ЭтоБахрушин тоже сказал не сразу, некоторое время соображал, как будет “неостаться в долгу”.

Гийом поболтал чай в своей пиале.

– Это очень трудно. И дорого.

– Насколько дорого?

– Очень дорого.

– Мы заплатим.

Опять молчание. Продолжительное и густое, как варенье,капающее с ложки.

– Вы богатый человек?

– Нет.

– Значит, заплатит ваша страна?

Стране нет до нас никакого дела, подумал Бахрушинстремительно.

…На днях, после исторического визита Олега Добрынина кпомощнику президента Владлену Никитовичу, по “вертушке” звонил министрвнутренних дел и матерился, и орал, и обещал всех посадить, если только они неперестанут “лезть не в свое дело”!