Однако требовалось успеть. В конце ноября начинался рождественский пост – значит, до самого Крещения, девятнадцатого января, венчать не будут. Можно было ограничиться записью в загсе и церковное торжество отложить – но и Артем, и Настя хотели решить все разом. Поэтому следовало торопиться: взять напрокат костюм и платье, заказать ресторан, нанять фотографа. А еще – прическа, стилист, маникюр… Хотели сделать праздник красивым, поэтому надо было условиться с певчими, со звонарем. Времени оказалось мало, кот наплакал, казалось, не угнаться – да и сил у Артема после больницы было мало, быстро уставал. Однако предвкушение таинства словно окрылило. Все удавалось. Дела разрешались быстро, без сучка и задоринки, и одно словно само вытягивало за собой другое.

Церковный обряд добавлял хлопот: сначала с Артемом и Настей долго беседовал священник – молодой, примерно Артемового возраста, худощавый парень с аккуратно подстриженной бородкой. Рассказывал про венчание – ведь оно от слова «венец», и венцы, которые на молодых в процессе таинства налагают, означают одновременно и лавровый, символ славы и силы, и терновый, предполагающий обоюдное мученичество и терпение.

И вино, которое им в процессе обряда придется по очереди пить, свидетельствует о том же: делить придется на двоих все – и сладкое, и горькое, и тяжелое.

И еще отец Геннадий (так звали батюшку) сказал, что хорошо бы перед таинством попоститься, а потом исповедаться и причаститься, – и хоть забот без того казалось невпроворот, а оба согласились. Подумали, что иначе праздник будет недостаточно полным.

В итоге ближе к таинству дни и события понеслись аллюром, но все устраивалось как будто само собой.

Настя в церкви долго исповедовалась священнику, все говорила и говорила ему что-то, а Артем смотрел ей в спину и думал: какая она красивая и почему же так долго, откуда столько грехов?

Потом батюшка что-то внушал ей, то серьезно и строго, то с улыбкой. Наконец она вернулась от аналоя – вся заплаканная, но умиротворенная. Отправился исповедоваться и Артем. Потом вспоминалось: лепил какую-то пургу про расхлябанность, собственную невыдержанность, неуважение к родителям.

Однако, слава богу, грехи отпустили, велели готовиться к причастию – и к таинству.

Но до самого последнего момента думалось: а вдруг сорвется? Вдруг что-то придумают, выкинут родители, отчего венчание станет невозможным? Вдруг судьба (или лукавый) криводушно подшутит над ними? Задержит церемонию, отменит, разрушит?

Но нет, все шло словно бы без усилий – как будто по идеальной поверхности скользило идеальное тело, безо всякого трения или сопротивления.

В воскресенье в церкви сначала крестили кучу детей, потом их пеленали и одевали смущенные родители и крестники, а они вопили.

Священник тем временем деловито готовил таинство для Артема с Настей. В повседневной серенькой рясе, он стелил на пол рушник – на который предстояло становиться молодым во время обручения, о чем-то совещался с дьячком и певчими.

Подошли гости, первыми – Юля и Ирина Максимовна. Будущая теща вчера приехала из станицы (Артем выслал ей электронный билет на самолет). Тещенька в скромном, дешевеньком, но новом, с иголочки, платье стояла в сторонке, прочувствованно крестилась, блестела слезами.

Со стороны жениха приглашен был старый друг Андрей.

С Юлей они повстречались перед храмом, словно родные, даже расцеловались. Артем заметил: девушка, похоже, снова влюблена в приятеля.

Родителей Кудряшов хоть и пригласил, но не ждал.

Слава богу, после давешнего визита отца больше не пытаются отговаривать. И не делают попыток отменить, запретить. Хоть и неприятно было, и сердце ныло, что родители не одобряют его брак, и он наперекор им идет, и Настю как его избранницу они не принимают и наверняка не полюбят.

Отец Геннадий переоделся в праздничное. Белые торжественные ризы, сверкающий крест, одухотворенное лицо. Началось таинство. Сперва – обручение. Трижды, как в сказке, менялись кольцами. Настя стояла рядом с Артемом, он видел девушку краем глаза – чистая, скромная, красивая. Пальчики ее, надевая и принимая кольца, подрагивали.

Вдруг какое-то шевеление случилось в храме. Артем скосил глаза. Увидел, что в церкви появились его отец и мать. Оба разряженные, красивые. Мама в новом скромном и стильном платье, явно от кутюр, на голове платок, не иначе как от «Кензо» или «Эрме». Папаня вырядился согласно дресс-коду «блэк-тай»: смокинг, белоснежная манишка, бабочка. Представительный, большой, грозный, словно сам министр иностранных дел.

Ласково оба кивнули незнакомым гостям: Юле, Ирине Максимовне. А мама, Елена Анатольевна, выглядит вдохновленной действом, даже сияет.

Что за странные метаморфозы!

И вдруг произошло новое чудо: рядом с родителями почему-то вдруг возникла чета маминых начальствующих особ: Трипольские-старшие, Наталья Борисовна, сто лет известная Теме как «тетя Наташа», и Леонид Михайлович («дядя Леня»).

«Странно, – подумалось Артему, – с чего вдруг? Мы их не звали. Уж не перепутали ли они, – усмехнулся про себя, – кто замуж выходит? И что Кристинка их тут сегодня совершенно ни при чем?» (Кстати, Кристина в церкви не появилась. Ее родители тоже тащили. Но она помнила холодную сталь на своей коже и… Нет-нет, она не пойдет.)

А Трипольские тоже принарядились – явно не случайно зашли на торжество. И у тети Наташи глаза отчего-то на мокром месте.

Странное явление Трипольских показались удивительным – но сейчас, рядом с таинством венчания, отчего-то казалось, что возможно любое чудо и волшебство.

Обряд выглядел одновременно и простым, и исполненным глубокого смысла. И обмен кольцами, и надевание венцов, и обход вокруг аналоя. И слова на церковно-славянском звучали торжественно, как древняя клятва: «Имашь ли ты, – провозглашал священник, – произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Анастасию, юже зде пред тобою видиши?» И тот же самый вопрос ей: «Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женою этого Артемия, которого видишь перед собою?» И их солидарные ответы: «Имам, отче…» И оттого, что за две тысячи лет миллионы мужчин и женщин повторяли эти слова и движения, казалось, что союз сегодняшних молодых словно бы заключается на веки вечные, а свидетели ему – те, кто жил вчера и позавчера и будет жить завтра.

Когда церемония закончилась, растроганные молодые и гости под радостный перезвон колоколов вышли на паперть.

Фотографировались.

В руках отца, Александра Николаевича, откуда ни возьмись появился букет. Он одарил им Настю. Мать, Елена Анатольевна, ее просто троекратно расцеловала.

Чудеса, да и только.

Букета и поцелуев молодые удостоились и от тети Наташи и дяди Лени Трипольских.

Это тоже выглядело очень-очень странно и приятно – словно волшебство.

Настя и вовсе не могла прийти в себя от изумления.