– Вы можете… можете… – бормотала шериф, не находя слов. – Прямо сейчас…

Сайлас Хайт не унимался:

– Пусть она умрет, Джеймс… она уже умирает… пусть земля закроет ее глаза, рот, который однажды просил тебя о помощи…

Чувство вины охватило Мокси.

Как много времени потеряно напрасно!

Он посмотрел на стражей закона, забрызганных кровью старого убийцы. Мгновение помолчал.

– Спасибо, что напоили мою лошадь, – наконец сказал он и вышел из тюрьмы.

Сел на лошадь и через несколько минут уже ехал по настилу северного моста, покидая Порт-Альберт.

В полном одиночестве Дуайт сидел на одеяле, которое разостлал на пологом склоне холма. Другой своей стороной холм резко обрывался вниз – настоящая пропасть.

Идиллическая картина: мужчина в красивом костюме, с бокалом вина, сибаритствует, сидя на голубом одеяле. В двадцати шагах, на обочине едва заметной дороги – экипаж, запряженный парой лошадей. Хотя, если присмотреться, то никакого бокала в руках сидящего не было, а говорил он с кем-то отсутствующим.

Он говорил не с Кэрол, а с некоей воображаемой женой, которую хотел бы иметь. Женой кроткой и послушной. Женой, которая нуждалась бы в нем и чья зависимость от мужа льстила бы ему. Женой, которая самими униженными своими просьбами безмерно возносила бы его статус в семье и во всем Хэрроузе.

– Марта, дорогая! Бокал вина! Тебе он будет полезен.

Потому что он, Дуайт, знает, что для нее полезно, а что – нет. Это его жена. Жена, которую он сумеет убедить в чем угодно. Жена, не отбрасывающая тени.

– Завтра у нас похороны, Марта. Мы провожаем в последний путь старого друга. Чем бы ты желала заняться после похорон, хотел бы я знать?

Он играл этот спектакль, но голос его слегка дрожал – встреча с Опалом не прошла бесследно. Ветер пошевелил дальним от Дуайта краем одеяла, и на мгновение ему показалось, что женщина по имени Марта привстала, чтобы осмотреть окрестности холма, на котором они сидели.

– Вот что я хочу предложить, – сказал Дуайт, отирая с губ воображаемое вино; преуспев в притворстве, он стал настоящим актером. – Поедем вечером в Григгсвилль. По вечерам они ставят такие интересные представления! Что говоришь, дорогая? Утром – похороны, вечером – театр?

Много лет назад Дуайт и Кэрол были в Григгсвилле на выступлении фокусника. С ними увязался Джон Боуи, и этот тип причудливой сексуальной ориентации так напился, что вырубился в туалетной комнате. Дуайт нашел его там лежащим на спине и, чтобы вернуть к жизни, принялся поливать водой.

Потягивая воображаемое вино, Дуайт думал о том, как все-таки тот, лежащий на полу театрального туалета Джон Боуи, был похож на Джона Боуи в могиле.

И там, и там – без гроба.

– Если кто-то упрекнет нас в том, что мы в день похорон отправились в театр, я объясню, что искусство – важнейшая пища для души, исполненной скорби.

Дуайт поднялся и бросил свой воображаемый бокал в сторону. Холм, на котором он разыгрывал свое действо, был много севернее Хэрроуза, и здесь мало кто бывал из жителей городов, вытянувшихся вдоль Большой дороги. Делать здесь было нечего, ехать некуда, холм находился в стороне и от дорог, и от человеческого жилища.

– Марта? Что такое? Ты чего-то хочешь? От меня?

Хорошее это чувство – когда ты кому-нибудь нужен. Вне всякого сомнения, Дуайт найдет женщину, похожую на Марту. Может быть, уже нашел – на церемонии прощания, которая проходила накануне. Некая дамочка, похоже, посочувствовала вдовцу, он явственно это ощутил, и закрутилась машинка романтических отношений – пока неявно для самих участников.

Закрутилась – как стрелки часов.

Дуайт посмотрел на экипаж.

Да, шериф Опал устроил ему суровый допрос. Напугал едва не до смерти. Но это зеркало…

Интересно, а Кэрол догадалась бы, что этот трюк с зеркалом он позаимствовал из арсенала того самого фокусника, представление которого они с Кэрол смотрели тогда в Григгсвилле? Фокусник заставил исчезнуть обезьяну, и Джону Боуи этот трюк так понравился, что он вскочил со своего места и принялся, размахивая руками, вопить на весь зал, и вопил, и вопил, пока служащий его не урезонил.

Но бедняга уже несколько дней как в земле, и ему удалось стать свидетелем того фокуса, который проделал сам Дуайт. Простое зеркало, обманувшее самого шерифа.

– А может, Марта, мы поедем еще дальше на юг, за Григгсвилль? – сказал Дуайт, рассматривая экипаж. – Может быть, вообще уедем к черту из этой округи?

Он встал на колени и свернул голубое одеяло, после чего посмотрел на край крутого обрыва, которым заканчивался холм с южной стороны. И вдруг представил, как прыгает с этого обрыва. Можно ведь все закончить прямо сейчас. Избавить себя от тисков нервотрепки и беспокойства – раз, и броситься вниз, с крутизны. Кэрол проснется, как уже не раз просыпалась, а жизнь в Хэрроуз пойдет без него.

– Марта?

Но Марты с ним не было. Не было послушной, знающей свое место жены. Была другая – независимая, умная и прекрасная, которая множество раз заставляла Дуайта видеть свое ничтожество отраженным в чьих-то глазах.

Кэрол.

А он – ее тень.

Спрячьте свою жену.

Так говорил тот незнакомец, что был в их спальне. Существо, которое он хотел бы застрелить.

Укладывая одеяло на сиденье, Дуайт вновь увидел, как по черепу этого существа скользят, меняя друг друга, неуловимые лица.

А потом Дуайт увидел шерифа Опала, который все требовал и требовал, чтобы ему представили доктора Александра Вульфа, этого вымышленного специалиста, которого Дуайт вместе с Лафайетт выдумали в ее жалкой лачуге на окраине Хэрроуза.

А вот и сама Лафайетт – требует, чтобы Дуайт вновь и вновь репетировал, без конца повторяя слова, которые он скажет такому-то и такому-то из вопрошающих о Кэрол. А потом советует ему ни в коем случае не нанимать смотрящего за Горючкой Смоком.

Смоком, которого Дуайт никогда не видел, но представлял себе прокопченным чудовищем с черными глазами, буйволовой кожей и зубами прочными, как могильные камни.

Он уже забыл, что управляет экипажем. Новые лица вставали перед внутренним взором Дуайта по мере того, как серые лошади несли экипаж к дому. И с каждым новым лицом его волнение и беспокойство все усиливались.

Эта Фарра Дэрроу. Что она знает? Знает ли она вообще хоть что-нибудь? Или знает достаточно, чтобы отправить Дуайта на виселицу? А что известно Опалу?

Почтальон принес письмо от Мокси. Тот едет. Осведомлен ли об этом шериф?

А вдруг, вернувшись домой, он наткнется в гостиной на Опала? От этой мысли Дуайта передернуло.

– Простите, Эверс, – скажет он. – Я тоже был на том представлении в Григгсвилле. И Джон Боуи едва не вывернул содержимое своего желудка мне на бляху.