Былое разделение России на победителей и побежденных политически перестало существовать.

Но упрочившийся в социуме правовой нигилизм привел к тревожным явлениям. Общенациональное примирение так и осталось без законченной правовой основы. После 1991 года ни парламент, ни правительство, ни Верховный или Конституционный суды не удосужились подтвердить официальной амнистии белых и зеленых или провозгласить ее в новой редакции.

До сих пор преступления прошлого не получили адекватной юридической оценки: преступления не названы преступлениями, а преступники – преступниками. Понятно, что большинство живущих ныне граждан России вовсе не настроено в пользу массовых бессудных казней или, скажем, концлагерного заключения. Однако в массовом подсознании отложился весомый пласт: раз было сохранено государство – значит, главное не пострадало.

Молодежь сейчас, в 2020‑х годах, более терпимо относится к Николаю II и Колчаку, чем к Ленину или Дзержинскому. Но на всех опросах видно: огромное большинство народа, в том числе молодых, настроено категорически против принципа реституции (возвращения собственности ее дореволюционным владельцам)[317]. Внуки и правнуки не собираются отрекаться от сделанного их дедами и прадедами.

Вызывал огорчение, но совсем не удивление также тот факт, что оставшиеся в живых белоэмигранты вплоть до 2000‑х годов не имели в постсоветской России хотя бы теоретического права на пенсию в старости. (Размеры наших массовых пенсий слишком известны, чтобы останавливаться на их характеристиках.) Родина отказывала им даже в этом. Пример испанца Хуана Карлоса не стал нам указом.

Несмотря на территориальные потери 1990‑х годов, наша страна – по-прежнему крупнейшая на земном шаре. Нашу Гражданскую войну те зарубежные исследователи, которые еще не впали в русофобию, аргументированно и сочувственно приравнивают к холокосту. Однако до сих пор в необъятной российской державе, раскинувшейся на двух континентах, не существует ни одного совместного захоронения бывших противников, подобного Арлингтонскому кладбищу в США или Долине павших в Испании. Нет у нас и мемориальных развалин Гражданской войны, подобных испанскому городу Бельчите (cм. главу 7).

Несмотря на смену поколений, в массовом сознании нашего общества устойчиво сохраняются тесно связанные с тоталитарным прошлым зловещие пустоты, питающие открытый вандализм в массовом поведении. Из четырех недавно возведенных памятников зверски и давно убитому последнему всероссийскому императору два были разрушены при помощи взрывчатки[318]. Эти пустоты порождены затянувшейся эпохой ненависти и обмана и неразрывно связаны с неуважением к закону.

Глава 7

Издержки и последствия

Прежде всего назовем растраты самого ценного из всех капиталов – человеческого. Давно известно, что самое дорогое у каждого человека – это жизнь. При всем значении золотовалютного запаса, алмазных россыпей, урановых рудников и инвестиционного капитала все они без человека остаются мертвым грузом.

Большая война – это, к великому горю, всегда прежде всего множество уничтоженных жизней и перепаханных человеческих судеб.

Соединенные Штаты Америки с З0‑миллионным населением потеряли в итоге Гражданской войны не менее 600 000 человеческих жизней. Россия с 138‑миллионным населением лишилась почти 16 000 000 жизней. Испания с 24 миллионами населения утратила 1 200 000 жизней. Сухие цифры требуют пояснений.

От 60 до 65 % понесенных Штатами человеческих потерь пришлось на смерти вследствие болезней и голода. Безвозвратного урона от эмиграции страна не понесла. Почти все бежавшие в Канаду, на Британские острова и страны Латинской Америки южные мятежники-сепаратисты уже к 1870 году легально вернулись в страну. Амнистии, вовремя данные Джонсоном и подтвержденные конгрессом и Грантом, оправдали себя.

В нашей стране потери от голода, болезней и эмиграции составили гораздо больше – на них пришлось до 90 % общего количества утрат человеческих жизней. Среди умерших была очень велика доля престарелых и малолетних, во множестве погибавших от дизентерии, сыпного и брюшного тифа и новой и потому опаснейшей формы гриппа («испанки»).

Наблюдательный иностранный офицер, объездивший восточную часть нашей страны от Тихого океана до Заволжья и Приуралья, с британским хладнокровием писал: «Тиф свирепствует почти в каждом доме. Генералу Ноксу (командующему британскими силами в Сибири. – С.Д.) сделали прививку, и я тоже отважился рискнуть. Медики повсюду исчезли вследствие ненависти ко всем получившим буржуазное образование». Интервенту, боровшемуся против большевиков, вторил о том же в гораздо более коротких и хлестких выражениях кавалерист РККА, убежденный сторонник большевистской власти и один из ее активистов низшего ранга: «Страшнее польских пулеметов косил Конную армию тиф» (Островский Н.А. Как закалялась сталь).

В Испании показатель «голодных» и «болезненных» утрат существенно ниже, чем у нас или американцев – около 35 %. Последнее объясняется успехами медицины (переливанием крови[319], применением антисептиков), а также значительной гуманитарной помощью, оперативно оказанной Испании международным сообществом, в том числе по каналам всеми изруганной Лиги Наций. Республика Народного фронта получила извне, в частности, немало медикаментов, перевязочных материалов, одежды и продовольствия. На международные пожертвования было оборудовано несколько лечебных центров.

Горько напоминать, что в России труднейшие годы междоусобной войны прошли без малейшей гуманитарной зарубежной поддержки. Она стала поступать в нашу страну с большим опозданием – не ранее 1921–1922 годов благодаря усилиям замечательного норвежского гуманиста и полярного исследователя Фритьофа Нансена, стоявшего вне идеологии, и при участии американского бизнесмена, топ-менеджера Герберта Гувера, который вне идеологии не стоял, а был поклонником капитализма и антикоммунистом[320].

Погибших в сражениях в относительном измерении насчитывается больше всего в Штатах – там на них пришлось почти 40 % всех человеческих потерь против 26 % в Испании и 6 % в России. В нашей стране минимальная цифра павших на фронтах – 350 000 человек, максимальная – не менее 1 000 000 человек. При этом одни исследователи имеют в виду только убитых непосредственно на линии огня, тогда как другие прибавляют к ним умерших от боевых ранений, иногда – пропавших без вести; отсюда проистекают и очень большие статистические расхождения.

США понесли минимальные потери от политических репрессий – менее 1 % всех погибших. В двух других рассматриваемых странах данный показатель много выше – он доходит до 20 % всех утраченных человеческих жизней. Тут имеются в виду не только расстрелянные и повешенные, но и умершие под пытками или от болезней в местах заключения; убитые при бегстве; покончившие жизнь самоубийством и опять же пропавшие без вести.

С другой стороны, Соединенные Штаты отличаются значительной долей военнопленных обеих сторон, заключенных во время военных действий в концентрационные лагери и умерших там. Такова была участь почти 15 % всего контингента пленных. В Испании данный показатель не превысил 2 %. Зато в Испании немало попавших в плен республиканцев не вернулось с принудительных работ в Марокко и Долине