в России сопровождались частичными успехами и каждый раз заканчивались попятным движением с отказом от многого, казалось бы, уже достигнутого. Лишь третья волна переросла в крушение многих догматов нашего «крестового похода». Стихийно и подспудно продуцировавшее третью волну примирения безоружное гражданское общество одержало в 1980–1990‑х годах бескровную победу над тогдашним однопартийным и отлично вооруженным государством. Это одна из немногих позитивных побед, когда-либо одержанных гражданским обществом нашей страны над собственным государством[315].

На восстановление разметанной в клочья в 1917–1922 годах ткани гражданского общества у нас ушло свыше полустолетия. В эти полстолетия наше государство располагало почти абсолютной свободой действий, о которой могли только мечтать каудильо Франко и его сподвижники. Поэтому советское государство смогло дважды без труда погасить освободительные и примирительные импульсы, исходившие, несмотря ни на что, из нашего обескровленного и деморализованного общества.

Столь извилистой и мучительной дорога к примирению не была ни в Северной Америке, ни за Пиренеями. Мы вышли из нашей Гражданской войны, когда испанский «крестовый поход» еще не планировался, но впоследствии в темпах общенационального примирения и в его результатах мы уступили испанцам (хотя испанцы, а не русские издавна считались свирепым и мстительным народом). Причины такого оборота событий проанализированы выше.

После известных событий 1991 года наше общество и государство в условиях свободы мнений и в обстановке экономического развала пришли к сбалансированным оценкам плодов Гражданской войны и ее издержек. Оптимистические и романтические мифы о борьбе «за народное счастье» ушли в прошлое. Восторжествовал гуманизированный подход к войне как к государственной катастрофе, включающий скорбь о человеческих потерях и о судьбе обеих сторон.

К концу XX века наше общество с горечью ощутило, что в нашей Гражданской войне не оказалось победителей. Белые лишились родины, социального статуса и большей части собственности. Красные расплатились потерей большей части накопленного страной интеллектуального капитала и оказались надолго зараженными болезненной идейно-политической нетерпимостью, экономической бесхозяйственностью и расточительностью – еще большей чем в дореволюционной России под скипетром Николая II, которого нередко даже сейчас упорно продолжают называть ограниченным человеком и бездарным правителем. Наш последний император действительно был малоспособным и не отличался силой характера. Однако он по крайней мере не развращал подданных обещаниями «золотых гор» и «светлого будущего», за невыполнение которых (то есть за обман народа), как известно, никто не понес наказания. Будучи человеком недалекого ума, он вместе с тем не посягал на морально-нравственные устои общества. А ведь их состояние влияет на бытие народа и страны не меньше, чем все суперсовременные технологии вместе взятые. Поклонникам информационного общества, тотального оцифрования, аккаунтов и блогов следует принимать сие в расчет.

Интерес и уважение российской публики в наше время вызывают не те личности, которые совершили больше походов, выиграли больше сражений и захватили больше территории и трофеев, а соотечественники совсем другого плана. Одни из них пытались уменьшить количество расправ, решительно ставя на карту собственную свободу и жизнь (Волошин, Короленко). Другие – раскаялись в содеянных злодеяниях (Слащов-Крымский) или в слабоволии (Брусилов). Третьи – вызывают сочувствие и симпатии тем, что приняли смерть с достоинством (Гумилев, Колчак, Пепеляев). Четвертые вопреки «объективным условиям» – обстановке межклассового озверения – ни разу не запятнали себя истреблением безоружных и беспомощных (такими запомнились современникам Котовский, Миронов, Фрунзе).

К началу нынешнего столетия сформированный исходом конфликта и культивировавшийся впоследствии свыше полустолетия культ красных сменился, особенно у студенческой молодежи и у книгоиздателей, предпочтением белых и в некоторой степени – зеленых.

Положительную политическую и нравственную функцию выполняют публичные церемонии в русле общенационального примирения. Начало было положено реабилитацией властями Петербурга в 1994 году кронштадтских повстанцев-анархистов 1921 года. Затем последовало увековечивание памяти жертв и деятелей Гражданской войны – императора Николая II в Екатеринбурге и в Подмосковье, адмирала Колчака в Иркутске. В одном и том же городе, в бывшей временной столице России Омске, ныне действуют музеи Александра Колчака и его противника Михаила Тухачевского. В Крыму работает историко-культурный заповедник «Киммерия Волошина», а в Москве – Дом-музей Марины Цветаевой. Возвышается в одном из переулков федеральной столицы памятник другу русского народа, замечательному норвежцу Фритьофу Нансену[316]. Прах зверски убитой царской семьи покоится ныне в Петропавловском соборе на берегах Невы. В некрополь московского Донского кладбища торжественно перенесены останки видных эмигрантов, завещавших похоронить их в России – Федора Шаляпина, Ивана Ильина, Антона Деникина. Военная прокуратура России реабилитировала в 1990‑х годах генерала Сергея Войцеховского, публициста Ивана Солоневича и атамана Григория Семенова (последнего, правда, не полностью).

На просторах страны сильно сократилось количество улиц, проспектов и заводов с названиями типа «третьего интернационала», «красных зорь» или «ленинского знамени». Постепенно уходят в небытие многочисленные памятники иностранным экстремистам Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, отродясь не бывавшим в России и не сделавшим ей ни грана добра (в отличие от таких иностранцев, как Фритьоф Нансен или Франклин Рузвельт). Петербургу, Екатеринбургу, Нижнему Новгороду, Самаре и Твери возвращены их исторические названия. Возможно, на очереди Краснодар и Ульяновск.

Наперекор очередной когорте «объективных трудностей» (недостаточному финансированию, политической неустойчивости, административной неразберихе) реализуется открывшаяся на рубеже 1980‑х и 1990‑х годов возможность широкомасштабного переиздания работ и биографий мыслителей эмиграции – от юристов и философов Ильина и Новгородцева до публицистов Бурцева, Мельгунова и Солоневича и политиков Керенского и Милюкова. Много сделано в этом отношении издательскими группами «Амфора» и «Вагриус», «Вече» и «Эксмо», «Кучково поле» и «Русский путь». И для этого оказалось не нужным составление и утверждение в многочисленных инстанциях единого плана публикаций. Публике теперь доступны жизнеописания марксистки Коллонтай, верой и правдой служившей коммунистам, ни разу не арестованной и прожившей всю жизнь с удобствами, и стихи и проза поклонницы Белого движения Цветаевой, тоже ни разу не арестованной – но трагически погибшей в Елабуге.

И если Цветаеву теперь воспевают во много раз чаще и цитируют обширнее, чем некогда модную и чтимую Коллонтай, а слава последней потускнела, то это неизбежно. Слишком долго страна была в невольном долгу у многих, о которых было приказано молчать, в том числе у той дочери России, которой страна победившего социализма не помешала «добровольно» уйти из жизни, казавшейся ей тоталитарным вакуумом.

Более не действует запрещение белогвардейских наград и униформ Белого движения, запреты исполнения дореволюционного имперского гимна и белогвардейских песен и маршей.

Отрадно и переименование праздника 7 ноября из Дня Октябрьской революции в День примирения.

К XXI веку страна пришла к компромиссу в государственных эмблемах современного Российского государства. В то время как государственный гимн оставлен в основном советским, трехцветный флаг и герб с двуглавым орлом воспроизводят символику Российской