начиная с Шульгина, были освобождены (многие – до истечения срока наказания). Некоторые из них в дальнейшем добились разрешения покинуть СССР, став таким образом «дважды эмигрантами». Судьба поселенного в районном центре Гороховце, затем в областном Владимире Василия Шульгина была уникальной. Он получил довольно высокий статус – ему разрешили давать интервью (изредка и тщательно отобранным лицам) и публиковать воспоминания и публицистические работы, его сделали центральным персонажем публицистического кинофильма «Перед судом истории». Ветерана российского монархизма, убежденного врага марксизма, в прошлом поклонника Врангеля даже снабдили гостевым билетом на XXII съезд КПСС, гордо провозглашенный «съездом строителей коммунизма».

Страшившая эмигрантов и ненавистная им большевистская революция юридически тихо закончилась в 1957 году. Но за участие в Белом движении и «самовольный» выезд из страны эмиграция теперь подлежала наказанию по другому пункту той же 46‑й статьи Уголовного кодекса – об измене родине. Статья карала выезд из Советского Союза без разрешения органов власти. Между тем внушительное большинство послереволюционных эмигрантов покинуло страну именно без разрешения советских инстанций.

Черта под Гражданской войной по-прежнему не была подведена. В идейно-политической сфере это оставалось более чем заметным. «Есть у революции начало – нет у революции конца!», «Революция не прошла! Революция продолжается!» – таковы были припевы тогдашних бравурных историко-революционных песен. Они сплошь и рядом звучали на торжественных концертах. Их систематически транслировали по радио– и телеканалам. Невозможно доказать, что они выражали только позицию их создателей. Все каналы СМИ были государственными, так что весь их репертуар, в том числе вокальный, находился под надзором контрольно-цензурных инстанций, следовавших строго в фарватере партийно-государственной политики. Это значило, что инстанции перестали рассчитывать на репатриации побежденных и их потомков в сколько-нибудь значительном объеме. О том же говорило закрытие журнала «Славяне» в 1958 году На смену ему пришел журнал «Народы Азии и Африки».

Изложение Гражданской войны и ее последствий в школах и вузах СССР осталось односторонним и крайне обедненным. Война одной части народа с другой рассматривалась и оценивалась только с позиций победителей. Ее никогда не именовали «катастрофой». Школьникам и студентам братоубийственный конфликт преподносили как время духовного подъема масс и даже роста народного благосостояния (среди других это доказывал профессор исторического факультета МГУ М.И. Стишов, лекции которого автор книги слушал на Воробьевых горах в начале 1970‑х годов)[300]. Дозволенными темами были залп «Авроры», декреты о земле и о мире, всеобщее равенство («раскрепощение трудящихся»), белый террор (при замалчивании красного террора), иностранная интервенция и победы рабоче-крестьянских армий и партизан. Физические и нравственные страдания по обе стороны фронта, разрушение правопорядка и государственности, трагедии разделенных фронтами или границами семей и тем более порожденный Гражданской войной жесточайший голод 1921–1922 годов и многое другое по воле руководящих инстанций долго оставалось вне учебных программ и за рамками дискуссий в классных комнатах, университетских аудиториях и на научных конференциях[301].

Контингент советских ученых («научных работников») неудержимо разрастался, однако о развернутом и углубленном изучении истории белых правительств и их армий многочисленным советским дипломированным специалистам[302] оставалось только мечтать. Заглавия и тексты выходивших на эту тему преимущественно журнальных публикаций пестрели презрительными выражениями «авантюра», «крах», «крушение» или «разгром», «деникинцы в панике отступали», «остатки были вышвырнуты в Эстонию», «сброшены в море». А исследование жизни русского зарубежья – «другой России» (см. главу 7) даже в привилегированных институтах Академии наук и в Высшей партийной школе было разрешено не ранее середины 1970‑х годов.

Изучать процессы общенационального примирения не препятствовали только малочисленным советским ученым-испанистам, община которых, вышедшая из испанской группы при Академии наук под покровительством И.М. Майского, даже в лучшие времена насчитывала не более 8—10 сотрудников. Подготовленные ими солидные коллективные аналитические труды «Испания XX века» (1967 год) и «Испания 1918–1972» (1975 год) и «Испания: истоки и тенденции оппозиционного движения» (1977 год), исследовавшие эволюцию поначалу свирепого испанского «нового государства» и освещавшие переход страны из состояния Гражданской войны к примирению, давали пищу к размышлению. Да и сейчас вторая и третья из названных работ не во всем устарели. Но и в этих монографиях крайне отрицательно оценивалась внешняя политика Франко, которую рассматривали в качестве производной от политического курса сначала нацистской Германии и фашистской Италии, а затем – Соединенных Штатов. Первым из отечественных ученых, впрямую написавшим, что каудильо отстаивал суверенные права страны в отношениях с Берлином и Римом, явился не испанист, а италовед Г.С. Филатов. А с начала 1980‑х годов, когда Испания, демонтировавшая механизм диктатуры и вступившая в западные интеграционные объединения включая НАТО, ее углубленное исследование нашими специалистами пошло на убыль, хотя и не было прекращено полностью.

Трудно отделаться от впечатления, что гораздо более многочисленным советским американистам, которые насчитывали в своих рядах не менее 100 дипломированных специалистов, среди которых были именитые ученые – А.В. Ефимов, P.Ф. Иванов, Г.Р. Севастьянов, Е.Ф. Язьков и Н.Н. Яковлев, разрабатывать аналогичную тематику фактически не позволяли[303]. Почти во всех тогдашних советских монографических и журнальных публикациях об американской истории периода 1861–1865 годов выход США из внутреннего вооруженного конфликта был описан в самой сжатой форме и предубежденно. Внимание приковывалось к ходу военных действий и к «выстрелу в театре Форда» – гибели президента Линкольна. Последующее юридически закрепленное примирение северян и южан обернулось настоящей костью в горле цензурных инстанций и вольных или невольных исполнителей их воли. Большинство компонентов примирения игнорировалось или рассматривалось крайне негативно и именовалось «предательством заветов Линкольна». Президентство Эндрю Джонсона с подачи американских карикатуристов приравнивалось к тираническому правлению. Такого рода плакатных по сути оценок и обобщений не избежал даже крупнейший советский историк-американист А.В. Ефимов. Единственная в отечественной исторической науке посвященная Реконструкции Юга и небольшая по объему описательная работа красноярского ученого А.В. Блинова была опубликована местным издательством малым тиражом и прошла малозамеченной. Ни книга, ни автор не получили известности. И, что гораздо хуже, тема не получила дальнейшего исследования, хотя страна тогда финансировала труд по крайней мере 100 дипломированных американистов, занятых почти в десяти научно-аналитических и образовательных центрах.

Уникальный хроникально-публицистический фильм «Перед судом истории», снятый в начале 1960‑х годов и построенный в виде откровенной дискуссии между безымянным советским ученым и монархистом Шульгиным, мог стать вехой в процессах общенационального примирения.

Собственно, ради этого он и снимался на бюджетные (то есть народные) деньги в течение двух с лишним лет. Но ясная и твердая линия в отношениях с побежденными не была выработана. После колебаний и сомнений «наверху» – в идеологическом отделе ЦК партии – спорную ленту продемонстрировали в 1963 году в одном-единственном столичном кинотеатре. И показ приурочили ко времени массовых отпусков, когда