Только Матерь Божия знает, сколько раз прокляла Стефка тотдень, час и ту минуту, когда призывно поглядела на красивого стрельца и увиделав его глазах ответный огонь! Может быть, над ней сбылась небесная месть за душубезвинно погубленного пана Тадека? Сие одному Богу ведомо. Но, видимо, Господьвсе же смиловался над бедной заблудшей грешницей и не позволил ей быть убитой вночь мятежа, не дал умереть от мучительного насилия, спас и потом, когда Никитапритащил беспомощную пленницу в свой дом и отдал в служанки жене.

У Стефки имелось одно очень полезное свойство: лживость игубительность ее натуры была упрятана настолько глубоко, что и менеепростодушные люди, чем добрая, доверчивая Ефросинья, принимали поведениечерноглазой беляночки за чистую монету. А вернее всего, Стефка бесподобно умелаприспособиться к окружающим. Со злыми она была злой, с добрыми – доброй, сверующими – истовой ханжой, с безверными – еретичкой… Так заяц бывает то серым,то белым, спасая свою жизнь летом и зимой. Но кто бы знал, с каким облегчениемстряхнула она с себя личину злосчастной смиренницы, которую вынужденно носилапри Ефросинье! Каким счастьем было наконец вырваться из опостылевшей,ненавистной Стрелецкой слободы, вдохнуть свежий воздух свободы!

Сначала Стефка думала, что ей необычайно повезло с Егором.Никакого труда не составляло беспрестанно будоражить во влюбленном по ушимужике чувство раскаяния. Нет, она никогда и ни за что не упрекала добродушногоувальня, но когда ее черные глаза наливались слезами, это действовало на Егорасильнее всяких слов. Сознание своей вины перед беззащитной красавицей засело вего сердце такой занозой, вытащить которую не смогла бы никакая сила. Сначалапринял участие в жестоком насилии, потом стал убийцей… ведь изувеченный имНикита Воронихин умер меньше чем через полгода. То, что убийцей он сделалсяиз-за Стефки, Егор со временем как-то позабыл.

Конечно, по мнению Стефки, Никита получил, что заслужил,однако убийство есть убийство… Узнав о смерти товарища, Егор на время крепкозатужил. А Стефка искренне радовалась за Ефросинью, за эту приветливуюпростушку, которая небось рада была свалить с плеч эту невыносимую ношу –беспомощного мужа. Еще радовалась тому, что они с Егором надежно укрыты вКалуге от гнева московских стрельцов.

Ефросинья не писала к Стефке – опасалась, видимо, навестипогоню на след беглецов. Но все-таки вести из Москвы порою доходили: то соседповстречал на ярмарке знакомого, то кто-нибудь получил письмо от родственника,а то и просто слух прилетел неведомо откуда. Благодаря этим обрывочнымвесточкам Стефка с Егором и его матерью узнавали о жизни былых друзей исоседей, да и вообще о жизни столицы. Первый месяц после приезда в Калугу жили,готовые каждую минуту сорваться в новое бегство. Егор все вел разговоры овоскресшем царе Димитрии, к которому он очень хотел бы пойти на службу. Онискренне верил в правду слухов о том, что государь остался жив, предпочитал быслужить ему, а не Шуйскому и уже совсем было собрался уйти из Калуги навстречувойскам Димитрия.

Стефка подзуживала его: ведь путь лежал на запад, к Польше.А там небось выпадет какой удобный случай воротиться на родину! Ей былосовершенно все равно, вшистко едно, выражаясь по-польски, подлинный Димитрийидет на Москву или самозванец. Стефка не собиралась задерживаться в России, несобиралась заживаться с Егором. Конечно, вроде бы он был законным мужем: ониповенчались еще по пути в Калугу… Но все-таки венчание их было не вполнедействительным: Егор, из которого Стефка веревки вила, сказал венчавшему ихпопу, что она уже переменила веру, хотя Стефка не имела никакого желания менятьсвоего сладчайшего Езуса Кристуса и приветливую Матку Боску на сердитую русскуюБогородицу и ее угрюмого сына.

Егор был ей мил лишь до тех пор, пока на него можно былоопереться. Как мужчина по сравнению с другими ее любовниками, с тем же НикитойВоронихиным и особенно – голубоглазым незнакомцем из Смоленска, Егорка ее малорадовал. Скучно с ним было, скучно, а начать свои любимые игры Стефка бояласьдо смерти. Знала и понимала: любовь к ней Егора держится более всего на жалостии убеждении, что жестоко насиловал безвинную, опороченную злобным Никитойжертву. Боже упаси заставить Егорку одуматься! Спохватится, выгонит вон… а житьодна Стефка не умела. Ей непременно нужно было к кому-нибудь прицепиться,обвиться вокруг кого-нибудь, как вьюнок вокруг дубка или березки.

Березкой была Ефросинья. Дубком стал Егорка.

Уйти из Калуги им не удалось – заболела мать Егора. Стефкаизвелась вся, опасаясь, что кому-нибудь в Стрелецкой слободе придет в головусвязать концы с концами и по их с Егором душу явятся-таки стражники. В том, чтоЕфросинья словом о них не обмолвится, она почему-то была твердо убеждена.

И тут повезло: к городу подступили полки воскресшегогосударя Димитрия, Калуга сдалась и присягнула ему. Теперь Егорка распрямилнаконец плечи. Теперь стрельцам царя Василия ходу в Калугу не было.

Мать Егора выздоровела, взялась учить сноху уму-разуму. Нетак готовишь, не так хлебы печешь, не так стираешь… Стефка сначала огрызалась,потом просто-напросто перестала это делать, понимая, что свекрови нужно полноеи безраздельное владычество над хозяйством. Ну и делай сама, коли тебе все моене по нраву!

Теперь у нее сделались со свекровью вполне добрые отношения,хотя соседки не переставали колоть старухе Усовой глаза леностью и нерадивостьюневестки.

– Небось завидно вам, что Стешенька у нас такаякрасавица! – огрызалась мать Егора, которая понимала: без этой нерадивицыи ленивицы сын в петлю полезет, а потому надо ее терпеть. Еще и привязать быпокрепче! Вот бы нарожала кучу детей.

Стефка как бы молилась об этом и печалилась, но Господь невнял молитвам, однако сама про себя знала: детей у нее больше не будет, это ейтайно сообщила бабка, принимавшая первые роды. Слишком уж они были тяжелы.Стефка меньше всего хотела еще раз испытать что-то подобное!

О сыне, о Николушке, она почти не вспоминала: он былвоплощением Никиты… Ефросинья обожает своего мужа – ну вот пусть и возится сего отпрыском!

Когда миновало первое облегчение от того, что больше непридется бояться расплаты от стрельцов, Стефка откровенно приуныла: теперьвозвращение в Польшу откладывалось на неопределенное время. Она оглянулась начереду безрадостных дней и ужаснулась: да неужели вся жизнь так пройдет?!

И тут до Калуги начали доходить будоражащие слухи. Говорили,что царь Димитрий не только обосновался в Тушине, но и каким-то образомзаполучил к себе жену. Жену его звали Марина Юрьевна, царица Марина! Та самаяпанна Марианна из Самбора, у которой Стефка некогда служила камер-фрейлиной.