Филарет с утра побывал на стенах и понял, что городу долгоне продержаться. Он удалился прежде, чем был замечен осаждающими, издалиперекрестил защитников в последний раз. Пошел в соборную церковь, сам себедивясь, ну что, спрашивается, заставлял Ростов столько времени держаться? Нескромничая, знал, что последнее время лишь его воля поддерживала осажденных. Ине то чтобы он был так уже предан презираемому Шуйскому, и не то чтобы такотвратительно было ему сдаться самозванцу… Гордыня, что ли, мешала признатьпоражение? Нет, какое-то странное чутье, предчувствие. Вот так с ним частенькобывало: совершал какие-то поступки, словно повинуясь невнятному, плохоразличимому внутреннему голосу, действовал более чутьем, чем разумом, ну апотом, когда дело уже было сделано, этот загадочный голос начинал звучатьвполне громко и отчетливо, разъясняя Филарету, зачем и почему он поступил так,а не иначе. Он испытал это, когда отрекся от сына Ивана Грозного, жизнькоторому когда-то спасал в заговоре с Богданом Бельским и Афанасием Нагим, иначал поддерживать записного предателя Шуйского. Испытал это, когда не выгнализ своего дома рыжеволосого злобного зверька по имени Гришка Отрепьев, а началвсеми силами помогать ему сделаться воскресшим царем Димитрием, когда вступилчерез католического монаха де Мелло в переписку с Мнишками и помог Димитриюзаполучить Марину как некий символ царской власти, вроде державы или скипетра.Объяснение было одно: это требовалось делать для будущего процветания родаРомановых. Братья погибли только потому, что под натиском бури ломались, а негнулись, потому, что не умели вовремя учуять смертельную опасность и ставилисвою гордыню превыше всего на свете. Ведь если бы брат Александр в свое времяне оскорбил смертельно Юшку, может быть, на престоле российском сейчас восседалбы отнюдь не Шубник, а… То, что смирение паче гордости, было давно усвоеноФиларетом. Так же, как истина: коемуждо воздастся за дела его.

Что-то подсказывало, нет, громко твердило Филарету: недолгоосталось ему ждать возвышения. Однако путь сей предстоит пройти ему в терновомвенце мученика. Что ж, Ростов сопротивлялся долго… Шуйский, надо быть, осведомлено том, как стойко защищался город во главе с Филаретом. Митрополит никого непредал – просто нападающие оказались сильнее, так что пришлось смириться собстоятельствами.

Смиряться с ними на городских стенах Филарет не решился: ещеподстрелят ненароком. Господь не мамка, за всеми не уследит! Бережет он толькобереженого. Поэтому Филарет отправился в соборную церковь, облачился вархиерейские одежды.

Отчаявшийся народ столпился в храме и на паперти. Митрополитприказал всем войти внутрь и запереться. Протопопам и священникам велено былопричащать народ и готовить к смерти…

Причастие шло полным ходом, когда переяславцы, ворвавшись вгород сквозь взорванную стену, ринулись на соборную церковь. Ростовцы пыталисьбыло защищать двери, однако допустить кровопролития в своем присутствии Филаретне мог. Зачем злить и без того обозленных нападающих? Еще прибьют ненароком…

Митрополит подошел к соборным дверям, приказал их отворить,встретил переяславцев и начал их уговаривать, чтобы одумались и воротились кзаконной присяге. Он так раздражил их своей проповедью, что жив остался толькочудом, а именно потому, что от царя Димитрия его людям был дан строгий приказ:митрополита Ростовского не трогать ни в коем случае, доставить его в Тушиноживым и здоровым. Однако им очень хотелось хоть как-то унизить этоговелеречивого болтуна. Пусть останется живой, так и быть, однако душу натешитьнадобно!

Переяславцы набросились на митрополита, сорвали с негосвятительские одежды, нарядили в какую-то сермягу, покрыли голову мохнатойбараньей татарской шапкой и потащили к возку, в котором намеревались везти вТушино.

– А ведь батюшке небось в пути скучно одномубудет, – сказал кто-то. – Нет ли еще кого желающих в Тушино с нимпроехаться?

Стали вспоминать, есть у кого-нибудь дела в Тушине или нет,и вдруг вспомнили, как гулящая девка Наташка, приставшая к переяславцам вкакой-то бедной деревеньке и мгновенно вошедшая во вкус разгульной кочевойжизни, недавно ругалась на скупость своих полюбовников и очень жалела, что неможет вот прямо сейчас оказаться в Тушине, где мужики, конечно, побогаче ипощедрее, а уж ляхи, сказывают, просто-таки осыпают полюбившихся им русскихкрасавиц подарками.

– Наташку в Тушино отправим! Пускай батюшка с ней вдороге повеселится.

– Да ведь согрешит, как пить дать оскоромится, –начали возражать шутники-переяславцы. – Наташка – она и мертвого до грехадоведет.

– Нет, – спорили другие, – митрополиттутошний – мужик суровый, он женилку лишь для дела нужного употребляет: лучшеотрежет себе все, что промеж ног болтается, чем опоганится с Наташкою.

Однако поборники греха порешили не дать Филарету выбора. Неуспели митрополит и блудница слова молвить, как их привязали друг к дружке исвалили в старый, прелой соломой крытый возок. Какой-то лихач вскочил наоблучок и подхлестнул коня…

Избавившись от митрополита и вдоволь нахохотавшись,переяславцы разграбили церковь, где находились мощи ростовских чудотворцев,изрубили в куски серебряный гроб святого Леонтия и золотое изображениеугодника.

Узнал об этом Филарет, конечно, гораздо позже, уже в Тушине.Да уж, не о чудотворце Леонтии думал он, почти без памяти трясясь в телеге,уткнувшись носом в необъятную Наташкину грудь. Мыслей вообще не было, а те,которые изредка промелькивали в голове, напоминали взбесившихся блох.

Филарет знал, что Димитрий приказал доставить его в Тушиноживым, но разве не мог он велеть сделать это с большим обережением?! Емустрастно хотелось отомстить «тушинскому вору» за пережитые мучения.

«Обличить его! – скакало в голове. – Обличить,назвать пред всеми вором Гришкой Отрепьевым… рассказать, кто он есть такой! Всюправду-истину о нем рассказать, как свел со свету своих благодетелей, какродных отца с матерью и братьев с сестрами живьем сжег, чтобы они его неразоблачили…»

Тут телега принялась подскакивать на таких ухабах, чтокакое-то время Филарет думал лишь об одном: чтобы не прибыть в Тушино не толькоопозоренным, но и беззубым, словно столетний старикашка. А когда лошадиный бегумерился и униженный митрополит снова стал мыслить связно, он решил поумеритьсвой обличительный пыл. Встретиться с братьями, конечно, хочется, но если радиэтого придется принять мученическую смерть… Ведь Димитрий не проститобличительной речи Филарета. Архиепископ Тверской Феоктист, не пожелавшийпокориться тушинцам, был недавно убит ими; Филарет не стремился разделить с нимвенец мученический!