Путь по России запомнился ей как нечто ужасное. Воеводасендомирский, который сопровождал дочь, ввел совершенно невыносимый порядок всвоем огромном отряде. Иначе, конечно, было невозможно держать в повиновении этуогромную массу народу. Почти все шляхтичи имели своих слуг и панков чиномпоплоше: иной раз их число доходило до полусотни. Были здесь также в большомколичестве католические священники и даже несколько иезуитов, торговцы,суконщики из Кракова и Львова, ювелиры из Аугсбурга и Милана, искавшие случай иместо для выгодного сбыта своего изысканного товара. Станислав Мнишек, братМарианны, вез с собой двадцать музыкантов и шута… Так что ни много ни мало, аоколо двух тысяч путников, полных надежд на удачу и наслаждения, хотя и не безопасений за будущее, двигались к цели – к Москве. И ни с одним из этихмногочисленных мужчин нельзя было переспать под страхом смерти!

Человек умирает, если его лишить еды и питья. Стефка умиралабез мужских объятий. В Смоленск она прибыла на последнем издыхании и здесьслучайно познакомилась с каким-то русским. Он был невысок ростом, рыжеват, имелбледно-голубые глаза, которые, впрочем, при взгляде на оголодавшую паненкувспыхнули весьма ярко… Он не ходил в подчиненных пана Мнишка, а оттого былсвободен от запретов, установленных воеводой сендомирским. В первый же вечерСтефка ринулась к нему на свидание и наконец-то утешилась душой и телом, ибоновый ее знакомец оказался необычайно хорош в постели. Впрочем, изголодавшейсяСтефке в тот вечер сгодилось бы и полмужчины! А еще этот русский (кстати,прекрасно говоривший по-польски!) был весьма внимательным слушателем. Он свосторгом выслушал забавную историю о желании панны Марианны встретиться скакой-нибудь здешней колдуньей или знахаркой и вызнать парочку средств, спомощью которых можно покрепче привязать к себе будущего супруга. Стефка моглабы надавать ей таких советов… но Стефку никто не спрашивал.

Словом, свидание прошло великолепно. Оно могло бы войти вкопилку самых приятных Стефкиных воспоминаний (была у нее такая мысленнаякопилочка-шкатулочка, наполняемая бережно и аккуратно, и Стефка предвкушала,что когда-нибудь, лет через десять, когда она безнадежно постареет, будеткоротать дни, извлекая эти воспоминания, как богатые пани извлекают ожерелья исерьги, и наслаждаться ими, как паны наслаждаются дорогими винами…) – так вот,воспоминание об этой встрече могло быть очаровательным, когда б тем же вечеромне явилась-таки во дворец панны Марианны самая настоящая ведьма… После ее уходав доме случился пожар – кабы не осторожность Янека Осмольского, все сгорели быживьем! Поплатился за то, что пропустил ведьму, караульный – пан ТадекЖелякачский, но Стефка втихомолку оплакивала забавного и добросердечногошляхтича, потому что знала, кто истинный виновник (и виновница!) случившегося.Смерть пана Тадека тяжким грузом лежала на ее совести – правда, недолго, потомучто по самой природе своей Стефка не была способна о чем-то долго печалиться. Ктому же поезд царской невесты вскоре прибыл в Москву, и здесь Стефкавстретилась с мужчиной, которому суждено было сыграть в ее жизни самую пагубнуюроль…

С Никитой Воронихиным.

– Спаси раба твоего, Господи! Спаси и сохрани!

– Эй, батька! Бабу-то пожалей, хорошая баба!

– Заездит он ее в дороге, ей-пра, заездит!

– Ой, помилосердствуйте, православные!

– Наташка, не оплошай! Постарайся за-ради отца нашего,митрополита!

И хохот, напоминающий лошадиное ржание, и матерная брань, иулюлюканье, и крики какое-то время облекали мчащуюся телегу, словно зловонноеоблако, а потом начали рассеиваться вдали. Теперь слышалось толькоошалело-стремительное чавканье копыт по грязной дороге да лихой, полупьяныйпосвист возницы:

– Эй, залетные! С ветерком, эх, прямиком да с ветерком!

Филарет сделал попытку оглядеться по сторонам, однако из-поднизко нахлобученной татарской бараньей шапки ничего не мог разглядеть. Чуялтолько запахи: далекий – дождя и лошадиного пота, а ближний – кислого,взопревшего бабьего тела да застарелого перегара. Попытался поднять голову, ноувидел только клочья соломенной подстилки, на которой валялся вниз лицом. Надопопробовать опереться на локти, может, удастся хоть что-то увидеть… Но толькошевельнулся, как снизу раздался противный полузадушенный визг:

– Ой, ирод, куда локоть поставил, чисто всю грудьразмозжил, я тебе что, подстилка, что возишься, словно на мертвой?!

И ответно захохотал басисто возница:

– Терпи, сердешная, кака барыня ни будь, все равно ее…А ты, батька, побережней с бабенкой-то, глядишь, после тебя сгодится комупоплоше! И-и-эх, залетные!

Жидкой грязью брызнуло в потное лицо, попало в налитыебессильными слезами глаза. Филарет уронил голову, зашевелил губами, шепчамолитву. Надо терпеть, перетерпеть, это не может долго продолжаться, приедут жеони куда-нибудь! Кончится же эта мука, не может не кончиться!

Кошмар начался нынче, 11 октября, когда Ростов наконец-топал под натиском преданных «тушинскому вору» переяславцев. Давно подступали кнему войска вора, но город держался. Тогда Сапега послал в помощь переяславцаммосковских людей из-под Троицы. Соединившись, два войска валом повалили наРостов.