заполнял тишину, пока я осматривался в поисках плаща, который укрыл бы меня от дождя. Она перестала дергать ногами и подошла ко мне, не сдаваясь. – Я не спрашивала, потому что не хотела на тебя давить, но в последнее время ты был не в себе. Почему? Ты можешь поговорить со мной.

Да к черту.

Я перестал искать плащ, всячески стараясь не обращать на нее внимания, и нащупал дверную ручку кончиками пальцев. Они задержались там на секунду дольше положенного, и даже мое тело не соглашалось с мозгом. Какое предательство.

Я повернулся к ней, сжимая за спиной металлический кругляшок.

– Мисс Ричардс?

Надежда расцвела на ее лице.

– Да?

Скажи, что не знала и понятия не имела, как Келлан хотел покончить с собой за много лет до того, как это случилось. Скажи мне, что ты не была настолько беспечна, чтобы ничего не сказать.

Что-то во мне не могло рискнуть докопаться до правды.

Я распахнул дверь.

– Поздравляю с повышением, Чарли.

Я вышел, захлопнув за собой дверь. Шел проливной дождь. Один из тех жарких, липких летних дождей, из-за которых промокаешь целиком, с головы до ног.

Я посмотрел на свои ноги. На пару туфель, которые схватил в спешке. Сандалии. И теперь, в довершение к случившемуся сегодня цирку у меня еще и носки промокли насквозь.

Я сидел на крыльце до тех пор, пока до меня не дошло, что я не захватил ключи от машины, выбегая из дома. Если пойду пешком в такую погоду, даже всего квартал до более оживленного района, чтобы поймать такси, то поскользнусь и раскрою себе голову. Прекрасная перспектива, но мне нужно быть на дежурстве у двух моих пациенток на последнем сроке беременности.

Мои мысли вернулись к Келлану. В первый раз, когда я понял, что у моего брата серьезная проблема, это переросло в настоящую драку. Я выбросил в унитаз такое количество таблеток, что ими можно было уложить слона. Келлан вернулся домой и успел увидеть, как я смываю его контрабанду с фарфорового трона в его ванной комнате.

Он ударил меня. Я принял удар как чемпион. Я мог бы с легкостью уложить его. Он был высоким и долговязым; я был выше и крепче сложен. Но я этого не сделал. Я позволил ему выместить злость на мне. Стал ему живой боксерской грушей. В основном потому, что заслужил это, позволив ему развить чертову зависимость от таблеток под моей собственной крышей.

Однако я не принял во внимание, насколько он будет возбужден. Зрачки так расширились, что черный цвет затмил белый, голубой и серый. Келлан никогда не останавливался. Даже тогда, когда я стал походить на летучую мышь.

Все закончилось, когда я в кои-то веки дал отпор. А я никогда не дрался с Келом.

Не так, как в тот раз.

Я пользовался словами. Коварными методами. Чрезмерными методами. Лишал его денежного содержания. Вводил комендантский час. Выдал время отхода ко сну. Нанял чертовски сомнительного хакера в Бушвике, чтобы тот установил трекер на его телефон. И все такое.

Но ни разу и пальцем его не тронул.

До той ночи.

Я обхватил его за плечи и грудь и прижался, как ремень безопасности. Затем поднял его, опустил на колени и накрыл его сзади, пока он не перестал биться. Ханна вернулась домой с работы под симфонию глухих ударов и с криком побежала в ванную.

В итоге я попал в отделение неотложной помощи, где мне наложили швы. Девять, если быть точным. У меня до сих пор есть шрам чуть выше линии роста волос в качестве блестящего трофея. А Ханна стала одержима идеей отправить моего младшего брата в военную школу. Она хотела умыть руки. Она не понимала, что его уход будет означать и ее уход тоже.

В конце концов, все было напрасно. Я не смог спасти Келлана. Но Чарли… Она знала. И, черт возьми, я не мог с этим смириться.

Я понял, что за последние десять минут добрался до магазина на углу в двух кварталах отсюда. Улица гудела от движения. Я мог бы поймать такси и переодеться в клинике, но Чарли… Я развернулся.

Обратный путь прошел с черепашьей скоростью. Тяжелые капли воды били по моему телу. Когда я добрался до крыльца своего дома, на мне не осталось ни одного сухого места. Я сел, собираясь с духом, прежде чем войти и… не знаю… извиниться за то, что был ослом? Это было началом длинного списка грехов, которые мне нужно искупить.

Дверь за спиной приоткрылась. Как будто Чарли ждала меня. За последние двадцать минут дождь усилился. Я ничего не мог разглядеть сквозь завесу воды, падающую на мои ресницы.

Натиск дождя прекратился. Я поднял глаза и увидел Чарли на ступеньке выше. Она держала над моей головой зонтик в горошек. Он покрывал всего меня и половину ее, оставляя ее платье в тон на милость Матери-природы.

Ткань за секунду стала полупрозрачной. Вода пропитала тонкий хлопок. Оно облегало ее изгибы, открывая все, включая обнаженную грудь. Я сглотнул и подтолкнул ее руку, пока зонтик не защитил ее целиком.

Чарли накинула его обратно на меня.

– У тебя замерзли руки. Заходи в дом.

– Нет уж. Я заслужил холод. Я заслужил худшего.

– Давай, – она потянулась к моей руке и вздрогнула от прикосновения. – Господи, Тейт. Ты заболеешь.

Я ничего не сказал. Мне было все равно. Почему я вернулся?

Когда стало ясно, что я не двинусь с места, Чарли опустилась на колени и потерла мою руку, чтобы согреть. Я почуял ее аромат. Сахар, печенье, кипарис. Чарли. Я попятился от нее, как будто она была ядом, а у меня не было противоядия.

Она принадлежит Келу. Келлану, Келлану, Келлану.

Если буду повторять это достаточно долго, остановит ли это мое желание? Сомневаюсь. Но нужно быть особенным куском дерьма, чтобы подвести своего брата, а затем украсть то, что он любил, когда его не было рядом, чтобы насладиться этим.

Рука Чарли повисла. Она хмуро посмотрела на меня.

– В чем твоя проблема, Тейт? Я думала, мы с этим покончили. Ты ведешь себя так, как будто ненавидишь меня.

Я не ненавижу тебя. В этом-то и проблема.

На самом деле, я ненавидел. Но по совершенно неправильным причинам.

– Я знаю, – мой рот проигнорировал команду мозга заткнуться на хрен. – Я ненавижу тебя за то, что ты знала, что Келлан хотел покончить с собой, и скрывала это от меня. Я ненавижу тебя за то, что ты не спасла его. И больше всего я ненавижу себя за то, что все еще хочу тебя.

На нас обрушился дождь. Крупные капли скатились с ее ресниц на щеки, как слезы. В этот момент она выглядела сломленной и прекрасной. Такой я ее еще не видел. Она продолжала держать надо мной зонтик. И продолжала хранить боль в сердце, которым пользовалась для отработки ударов. И она была самоотверженной, и чертовски сексуальной, и была полной противоположностью всему, что предполагали мои слова. Если бы я мог забрать их обратно, то так бы и сделал.

– Мне жаль, – прошептала она.

– Значит, это правда. Ты знала.

– Да. – Она села рядом, сохраняя дистанцию, даже если это означало, что на нее обрушится еще больше дождя. – Я также сожалею, что не сказала тебе.

– Почему ты солгала?

– Потому что… Я не знаю. Ложь причиняет боль. Правда убивает, – она сжала свое бедро, используя мои собственные слова против меня. Поверить не могу, что она их запомнила.

– И все равно в итоге мне было больно, – по крайней мере, я мог это признать.

– Потому что ты узнал правду, – указала она. – Этому нет оправдания. Мы познакомились в День святого Валентина в восьмом классе. Я поднялась на крышу Сент-Пола, где нашла Келлана. Он был готов прыгнуть. Я крикнула ему, чтобы он остановился, и он остановился. Мы проговорили всю ночь. В итоге договорились проверять друг друга в один и тот же день и в одно и то же время каждый год, пока не закончим школу.

– Только раз в год?

– Это идея Келлана. Он хотел ограничить время, которое мы проводили вместе на публике. Думаю, не хотел, чтобы я вертелась с ним в школе, потому что к тому моменту он стал изгоем. Если бы я общалась с ним, то стала бы их следующей мишенью. И, будучи трусихой, я приняла его условия.

Думаю, я почувствовал облегчение. Дождь стекал по ее щеке, размывая веснушки. Или, может, это была слеза.

– Ты должна была прийти ко мне.

– Я думала, у меня все