– Приехали отдохнуть? – спрашивает водитель.

– Нет, совсем нет. – Он меня не слышит, а мой разум в любом случае уже где-то в другом месте: я думаю о «Досье», о той его части, которую я написала после встреч с Лиамом и Фелисити Шор.

Перед тем как уехать из Лондона, я открыла его и еще раз перечитала те последние слова, что писала тогда. Мне хотелось, чтобы ни одна деталь не забылась, когда я приеду в Америку. И конечно, я взяла с собой ноутбук. Он у меня на коленях, в сумке-пчеле, я сжимаю его крепко, цепляясь за свои жуткие слова, за ту отвратительную правду, о которой я написала в письме, но никуда не отправила.

Дорогая Тильда,

Теперь знаю, что ты повстречала ее в студенческие времена, в школе драмы. Я говорю о девушке, на которую ты еще тогда «запала», о той, которая называла себя Скарлет, или Шарлотт, или Лотти Из вас получилась отличная пара: твоя изящная красота, ее темная сила. Я представляю, какими вы были тогда, как сестры, близняшки. Но потом у Шарлотт ничего не вышло ни в модельном бизнесе, ни в кино, тогда как тебе доставались хорошие роли и ты потрясающе сыграла в «Ребекке». У тебя были все возможности для блистательной карьеры, получить которую ты так жаждала, а она застряла в Манчестере с отвратительным садистом Люком, изредка получая роли в мелких театральных постановках. Что ты пообещала ей, Тильда? Жить вместе в Лос-Анджелесе, где она сможет начать все сначала?

Но я забегаю вперед. Хочу вернуться обратно, к началу, к тому вечеру, когда ты позвала меня на Керзон-стрит, где я впервые встретила Феликса. Я помню, как ты заходила ко мне и, остановившись в дверном проеме, говорила: «Как ты это терпишь?» – Я должна была догадаться, что ты на самом деле не о ветках говорила, не о ветках, которые стучали в окна. Тебя мучили болезненные сомнения, они острыми иглами врезались в твой мозг. Но я тогда не обдумывала все так глубоко, как обдумываю сейчас, и радостная, солнечная пришла на Керзон-стрит с бутылкой «Стронгбоу», и обратила внимание, что всем заправляет Феликс: кухней, вином. Но я была не права. Теперь я это вижу. Это ты всем управляла, а не Феликс. Усадила нас смотреть «Незнакомцев в поезде», фильм, ставший вдохновением не только для твоей актерской работы, но также и путеводителем по жизни, которую ты выдумала, дорогой, которая предполагала и мое участие, и Шарлотт, и смерть Феликса.

Ты, должно быть, была так довольна собой, когда лежала на диване, глядя на нас, наивных, принимающих все за чистую монету. Помнишь, мы говорили о том, что Хичкок помещает положительных героев по правую сторону экрана, а отрицательных – по левую? Ты еще пояснила, что по этой логике, выходит, ты отрицательный персонаж, судя по месту, где ты сидела. Мы с Феликсом оценили шутку, но ты ведь просто потешалась над нами, над нашей легковерностью. А когда Феликс сказал, что он «посередине и может выбрать любую из сторон», ты наверняка думала: «Он даже не догадывается. Я уже знаю, на какую сторону его отправлю!» – И с того самого дня этим ты и занималась – старалась выставить его опасным и коварным человеком, угрозой для твоей жизни. Теперь-то я понимаю, что единственный раз, когда я видела, что он делает тебе что-то нехорошее – это тогда, на речке, когда он держал тебя под водой. Как долго ты там пробыла, интересно? Соответствовало ли это твоему состоянию, когда ты вынырнула? Ты задыхалась, едва держалась на ногах, обмякла в его руках, как будто вот-вот потеряешь сознание. Но, Тильда, ты ведь все это сыграла, да? Теперь я думаю, что это так. И должна признать, ты великолепна в этом, настоящий профессионал.

С тех пор были только синяки на руках, эти маленькие чернильные пятна. Но не только они, а еще и то, как ты нагнетала обстановку, убежав в ванную, когда я закатала рукав твоей рубашки, придавала себе странный отстраненный вид, как будто ты переживаешь глубокие страдания и скрываешь это. Мне знакомо это, Тильда, ты всегда была способна на крайние меры, когда у тебя была цель, у твоего пограничного поведения долгая история. Лиам помог мне осознать причину того, что ты наносила себе раны в школе: ты хотела получить восхищение друзей, показать зрителям, как изранена твоя душа. Ты нарцисс и пытаешься прикрыть отвращение к себе пустой и сомнительной показухой: вот какая я особенная, глубже, чем все вы, и эмоционально, и духовно. Ну что ж, дерьмо все это. И ничто иное. Ненужный хлам. Я зла на себя за то, что попалась на эту удочку, вспоминая, как я огрызалась и проявляла агрессию к Феликсу, даже подняла на него нож. Ничего удивительного, что в конце концов он захотел, чтобы я держалась от вас подальше.

Сейчас я вижу, что все, что ты делала, было ложью. Ты постоянно играла. В тот день, когда ты вышла с Керзон-стрит за сигаретами, и я напугала тебя, дотронувшись до твоего плеча. Ты отскочила, как будто тебя ужалила пчела, тут же обернувшись. Ты казалась такой резкой, рассеянной, страдающей, было сложно привлечь твое внимание даже к чему-то обыденному – и я винила Феликса. Всегда его. Я не чувствовала подвоха, ни на минуту. Но почему? Этот вопрос я должна задать себе сама. Частично из-за тебя, это был твой план, выполненный так безупречно, но по большей части я виновата сама. Я поддалась сюжету, придуманному тобой, дала слабину, проявила наивность и искала доказательства, которые подтвердят мои опасения. Я была готова к этому. Мое сердце было открыто. И каждый раз, когда я что-то находила, это меня оправдывало и подталкивало к попыткам спасти тебя. Точно, как ты и хотела, Тильда.

Как же удачно, что у Феликса было обсессивно-компульсивное расстройство, что он сортировал свои рубашки по белым коробкам, расставлял всю посуду с таким перфекционизмом, дотошно оборачивал пленкой. В другом случае я увидела бы это и подумала: «Вот странно!». Даже сочла бы это милым, наверное. Но с твоей помощью своеобразные привычки Феликса стали выглядеть зловещими, ты всегда транслировала один и тот же посыл. «Смотри, какой он ненормальный. Смотри, как он контролирует меня». Ты добавила в эту смесь намек на насилие, и я попалась на крючок.

Я даже думаю, что, когда ты уезжала во Францию, а я попросилась на Керзон-стрит, ты положила флешку в наволочку специально для меня. Ты знала, что я найду ее, вспомнив наши детские игры, потому что и в детстве ты прятала вещи в наволочке. И что же я обнаружила? Отчет о твоих странных психосексуальных отношениях с Феликсом, о том, как ты подчиняешься его контролю, эмоционально и физически. О грубом сексе. Но ничего этого не было, да, Тильда? Ты фантазировала, стараясь для меня. Веселилась. Никаких фиолетовых ваз не проносилось возле твоей головы. Ты все это выдумала, как и разбитое зеркало, как и тысячи осколков. Я поняла это, когда говорила с Франческой Морони, она сказала, что Феликс никогда не был агрессивен, и я поверила ей. Да, дорогая сестрица, ты допустила глупую ошибку. Ты понадеялась, что я буду совать нос не в свое дело, рыться в твоей квартире, найду флешку. Но именно мое любопытство подтолкнуло меня еще на один шаг вперед, на то, чтобы отыскать бывшую Феликса, задать ей неприличные вопросы о том, о чем большинство людей постесняются спросить. Думаю, можно допустить вариант, что он стал агрессивен только после встречи с тобой, но, если задуматься об этом, задуматься как следует, доказательства слишком слабы, не так ли?