– Но мне звонили продюсеры, сказали, что она пропала.

Я никак не показываю удивления.

– О, думаю, она просто еще не приняла окончательного решения.

– Калли, это недопустимо!

– Я скажу ей, – говорю я, поднимаясь с места. – Извините, могу ли я снова взглянуть на эту фотографию… – Я стою, уставившись на нее, сердце так и стучит внутри. – А кто эта девушка рядом с Тильдой?

– Почему ты спрашиваешь? Какое это имеет отношение к нашему разговору?

– Мне нужно знать… Думаю, Тильда снова с ней общается…

– Это Лотти Уотс. Она когда-то была у меня в каталоге… Не знаю, что с ней теперь.

Лотти, Шарлотт, Шарлотт, Лотти. Девушка, на которую «запала» Тильда. Вот и все, что мне нужно было узнать. Ухожу в спешке. Фелисити Шор уже не скрывает, как раздражена моим визитом.

Надо было сразу ехать домой и покупать билет на самолет. Но я этого не сделала. Я струсила. Теперь я знала правду и не могла справиться с этим знанием. Я не смогу посмотреть в лицо Скарлет, и встреча с Тильдой меня тоже пугает. Меня переклинило, когда я сидела на сайте Британских авиалиний, глазела на все эти фотографии солнечных пляжей Санта-Моники, на бирюзовую воду бассейнов возле белоснежных отелей. Вся эта красота казалась недопустимой сейчас.

Я застряла в темном зимнем Лондоне. Открыла «Досье», стала записывать все, что казалось нужным. Безжалостная и глубокая проницательность Лиама, подтверждение Фелисити Шор, что Скарлет – это Лотти, подруга Тильды со студенческих времен. Все прояснилось, все свободные концы соединились, точно в фильме «Незнакомцы в поезде». Я целый час потратила на то, чтобы все обдумать и записать, а после переместила «Досье» на флешку и, вспомнив Тильду, спрятала ее в уголок наволочки и положила на самое дно ящика с бельем. Там она и находилась, месяц за месяцем, пока я пыталась избавиться от мыслей о Тильде, Феликсе, Скарлет и Люке. Я разрешала себе вспоминать только про Белль, только от воспоминаний о ней мне становилось легче на душе.

Я отвлеклась, посвятив все внимание новой жизни с Уилфом. Он почувствовал облегчение, узнав, что я решила бездействовать, и снова переехал на Керзон-стрит. Я усердно работала менеджером в «Садах Уилфа Бейкера», оформляла новые заказы, проверяла, чтобы нам вовремя поступала оплата и чтобы наши работники всегда были в нужном месте. Нередко я шла к Уилфу на работу во время обеда, захватив сэндвичи с ветчиной и фляжку крепкого чая, сидела с ним рядом, а он рассказывал о своих идеях: «Луг из многолетних растений, сектора по цветам, идея такая, и еще будут тропинки, усыпанные гравием». Или «Белые розы и кусты малины – цвет чистоты и цвет крови – сотни лет назад католики любили высаживать такую комбинацию». Иногда и я берусь за дело, копаю и сажаю под руководством Уилфа, как на том первом нашем нормальном свидании, и вспоминаю о тех далеких временах, когда мне было семь и я бежала под дивным голубым небом, про тот куст, про землю, где лежал череп.

К Новому году Уилф отрастил длинную рыжую бороду, я стала лучше готовить, мы решили чаще выбираться из Лондона, собрались навестить маму в Уэльсе весной, а потом поехать в Корнуолл, заняться серфингом. А еще мы съехали с Керзон-стрит. Все расходы по квартире оплачивала Тильда, оформив регулярный платеж, и некоторое время мы были благодарны за возможность жить в центре, с шиком, я бы сказала, и практически даром. Но мне всегда было тут менее комфортно, чем Уилфу, я везде видела Феликса: в мебели, подобранной им, в посуде, даже в кранах в ванной. И мои чувства по отношению к Феликсу стали ужасно болезненными. Теперь я знала, что он вовсе не чудовище. Он просто любил порядок во всем, обычный чудак с пристрастием к контролю. Эти мысли тяжело сдерживать, когда я на Керзон-стрит, но мы не могли переехать и в мою квартиру – ее уже сдавали кому-то другому, и я была очень рада, когда мы с Уилфом в январе присмотрели себе односпальную квартиру на первом этаже в районе Уиллесден-грин. Кухня была небольшая, а все пространство спальни было занято кроватью, но в гостиной места было предостаточно, а еще там был балкон и вид на сад. Я вышла на балкон и услышала шум поездов.

Уилф окончательно уволился из «Уиллесден Эстейтс» и теперь может посвящать садам все свое время. Он работает больше, чем раньше, иногда проводит в садах все время с рассвета до наступления темноты, поэтому приезжает домой весь потный, грязный, вымотанный, и даже после душа запах земли не покидает его. В такие дни он падает на диван рядом со мной, и мы сидим с чили и пивом, смотрим всякие шоу, вроде «Я звезда» или «Лучший пекарь Британии», периодически перекидываясь парой слов об участниках или о косом дожде на улице. Это не настоящие беседы, но их достаточно, чтобы чувствовать общность. Я любила эти вечера и видела, что и он тоже.

Как-то раз мы валялись у телевизора, мои ноги лежали поверх его, я посмотрела на него, уловив слегка растерянное выражение на лице. Спросила:

– О чем ты думаешь?

Он улыбнулся и ответил:

– Не спрашивай. О некоторых вещах лучше не говорить вслух.

Совершенно согласная с этим утверждением, я поцеловала его, лишь на секунду вспомнив о «Досье», об этом ужасном каталоге тайн, о Тильде и ее невероятной карьере в Голливуде. «На этом всему конец, – подумала я. – Теперь время для моей жизни».

Все меняется из-за тела девушки, плавающего в воде лицом вниз в одном калифорнийском бассейне. Эта картинка и сейчас у меня перед глазами. Я вижу длинные тонкие руки, раскинутые в стороны, пальцы, разбухшую белую кожу, которая приобрела серовато-голубой оттенок. Вижу длинные волосы, обрамляющие голову, как перекошенный нимб, символизируя что-то, что я не могу выразить словами. Что-то ядовитое. Она одета в то полупрозрачное золотое платье с изящными тесемками, которые перекрещиваются на спине. Это то платье, которое я примеряла на Керзон-стрит и так торопилась снять, что разорвала шов. «Интересно, он так и остался разорван?» – размышляю я, думая о том, как платье пристало к ее безжизненному телу и колышется возле худых ног.

Когда умер Феликс, менеджер в отеле сказал, что ему это напомнило картину «Смерть Томаса Чаттертона», а я теперь думаю о другой картине, об Офелии, красивом мертвом теле, окутанном водой, убаюканным мягкостью платья, из-за чего кажется, что она просто мирно спит. Но это – Офелия наоборот, ее опустевшие глаза смотрят на дно бассейна. Я вижу только ее голову, расползшиеся по воде волосы и задаюсь вопросом, о чем она думала в последние мгновения? Она жалела, раскаивалась? Это произошло две недели назад, а я все никак не могу перестать думать об этом, снова и снова прокручиваю эту сцену в голове, пытаясь осмыслить.

И вот я сажусь на заднее сиденье в такси, которое отвезет меня из аэропорта города Лос-Анджелес до виллы Тильды на голливудских холмах, к тому проклятому месту, к тому бассейну. Я первый раз в Америке, но мне трудно сосредоточиться на окружающем. Дорога начинает вилять и подниматься наверх, и я замечаю только туманное небо, странные растения, точно покрытые воском, белоснежные дома по сторонам дороги. Это всего лишь фон для моей мрачной миссии, пусть он и выглядит непривычно.