Да, теперь надо возвращаться. Бушуев, конечно, уже закончилобыск в доме Манихина. Самое время посмотреть на его белесую рожу…

Фигурант засмеялся. Интересно, как будут разворачиватьсясобытия дальше? Его просто трясло от нетерпения поскорей стать их свидетелем. Аповезет, так и участником!

– Серега, ты что?.. – еще успел сказать Александр, а потомему стало не до вопросов. Он отпрянул раз, и другой, и третий от стремительныхпрямых выпадов – отшатывался чисто автоматически, слабо соображая, что делает,потому что голова была занята одним сплошным недоумением: это не можетпроисходить с ним, это не он, Александр Меншиков, мечется среди низкорослого,еще не подросшего, не так давно насаженного ельника, пытаясь увернуться отчеловека, который во что бы то ни стало хочет его убить.

Почему, за что?! Неужели за эту фотографию, которая попала вруки Александра совершенно случайно, на которую он возлагал такие надежды… аведь выходит, не напрасно возлагал!

Он кидался туда-сюда, не сводя глаз с Серегиного как бы вразотупевшего лица, пытаясь предугадать очередной его выпад прежде, чем он будетсделан, – тогда окажется слишком поздно! – и пока ему это удавалось.Бессмысленно было бы пытаться наброситься на Серегу и скрутить его хитрымприемом – конечно, драться Александр умел и, окажись у него тоже нож или будьСерега с пустыми руками, еще неизвестно, кому досталась бы победа, – нонастолько каверзными приемами, которые позволяют безоружному человеку отбитьсяот вооруженного, он все-таки не владел. Оставалось надеяться, что он замотаетСерегу физически, а тем временем удастся докричаться, дозваться его,достучаться до его внезапно помутившегося сознания. Но противник никак невыматывался, и велика была вероятность, что он доберется до Александра прежде,чем это произойдет.

Бежать? Подставить спину? Нет, не говоря уж о позоре, –Александру приходилось видеть ножевые ранения в спину… страшные, беспощадные,какие-то особенно гнусные, жестокие, потому что убийцу не останавливаетумоляющий, кричащий о пощаде взгляд жертвы, убийца наносит удар от всей души…

Шишка, расщеперистая прошлогодняя шишка, вдруг поехала подногой, Александр поскользнулся и упал на спину, перекатился на бок, задевчто-то плечом. Это оказался сук. Подскочил на ноги, схватив это нежданноподвернувшееся оружие – конец застрял в прошлогодней хвое, и Серега чуть былоне подобрался за это мгновение промедления слишком близко, опасно близко кАлександру, – но когда он выдернул сук, тот оказался просто огромным, что твояоглобля, и Александр от души размахнулся и нанес неожиданно меткий удар поСерегиной руке с кастетом.

Рука повисла, Серега покачнулся и медленно поднял напротивника остановившиеся, обесцветившиеся глаза. Лицо его безудержно бледнело.

Потом поднес левую руку к правой и как-то неуверенно началопускаться на колени. Его губы стали белыми, подглазья резко потемнели.

– Ты мне руку сломал? – спросил чуть слышно, и Александр,глядя, как стремительно, на глазах опухает, багровеет рука, так же тихоответил:

– Вроде бы да. Только не руку, а плечо.

– По-мо-ги, – низким голосом, с усилием выговорил Серега, ноАлександр качнул головой:

– Сними сначала кастет. – И прикрикнул, когда тот помедлил:– Снимай, снимай! Через минуту у тебя рука так отечет, что потом железопридется распиливать. Сам же спасибо скажешь!

Навидался он этих чокнутых с ножиками! Как-то раз приехалина вызов, где отец с сыном повздорили. Сынок-громила валяется на полу, истекаякровью (бедренная артерия повреждена), папаша скорчился в углу, весь побитый.Вполне сочувствуя несчастному старичку, которого родимый отпрыск довел донечеловеческого поступка, добрый доктор Меншиков все же для начала склонилсянад сыном, который грозил скончаться от потери крови, и в следующий миг егословно бы кто-то в правый бок толкнул. Понятно кто – ангел-хранитель! Александрнечаянно завалился на бок, перемазался в кровище – правда, чужой, а вот если быне успел отшатнуться, пролил бы немало своей, получив удар в печень. Дедуляотчего-то возбудился – не от обиды ли на доктора, который первым делом началоказывать помощь умирающему сыну, а не его упившемуся папашке – участнику,самое малое, Первой Пунической войны… А ведь не иначе, тот же ангел-хранитель иподсунул Александру сучок, которым удалось вывести из строя обезумевшегоСерегу!

Этот вышеназванный, весь уже вовсе белый, даже как бы всиневу, с усилием стащил с пальцев кастет и отбросил его так далеко, как толькомог. Александр отшвырнул его еще дальше концом своего смертельного оружия-1,потом подошел, подобрал и, сообразив, как убирается лезвие в боковые ножны(вовсе не из середины ладони выбрасывалось оно, как показалось со страху, асбоку!), загнал его внутрь. Спрятал кастет в карман и повернулся к Сереге не сбольно-то ласковым выражением лица:

– Ну, что будем делать? Оказывать первую помощь или как?

Тот кивнул, делая над собой явные усилия, чтобы удержатьускользающее сознание.

– Можно надеяться, что у тебя какой-нибудь ядовитой стрелкидля меня не припасено? Мышьяком пропитанной? Не выхватишь из кармана, несаданешь в горло? – не удержался от ехидства Александр, не испытывавший никакойжалости к Сереге.

Между прочим, это только штамповики-журналисты уверены, чтоврачи «Скорой» жалеют своих пациентов. Женщины – еще туда-сюда, по слабостисвоей натуры, да и то не все. А мужская жалость под большим вопросом. Тем болеекогда понимаешь: болезнь этого человека – дело его собственной дурости. А вбольшинстве случаев так и бывает. Пил, курил, жрал не в меру, дрался, с бабьемдурным путался… Веди себя, как говорится, хорошо – и все у тебя хорошо будет. АСерега не вел. В данном конкретном случае Александр испытывал к нему кудаменьше жалости, чем к тому синему, бомжаре, к которому как-то сердобольныететки вызвали «Скорую помощь» («Человеку плохо!»), а человеку было как разхорошо, человек спал да и спал, а что спал на газоне, так это его личное дело,у нас все-таки демократическое государство! Но Александр был тогда не внастроении, устал, издергался весь, ну и расквитался с бедолагой, как мог:попросил у фельдшерицы зеленки и нарисовал мужичку круги вокруг глаз – на манерочков!

Вот бы Серегу сейчас зеленкой размалевать, мелькнулашальная, детская, озорная мысль. Ему словно бы мало было этого удара,раздробившего Сереге плечевую кость, – хотелось еще что-то непременно сделать,гадость сказать, как-то унизить поверженного противника…