Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Благодарю вас, что сочли возможным объяснить мне все это. – От неожиданности голос Уни немного задрожал. – Признаться, я думал, что в этой стране все вопросы обречены оставаться без ответа.
– В этой стране? – осторожно переспросила Найтия Ворен. – Позвольте узнать, какую страну видите вы? Согласитесь, что вы можете иметь в виду лишь то, что видите перед собой.
– Простите меня, Натайниш Ворен, но после ваших слов мое зрение затуманивается все сильнее. Так что, боюсь, если так пойдет и дальше, то я здесь полностью ослепну.
– Если так, то вы больше придаете значение словам, а не тому, что за ними стоит. Слова – это те же имена, а имена – это просто слова. Гораздо важнее, что скрывается за ними.
– Но я же просто переводчик! Мне не хватает ни знаний, ни мудрости, чтобы постичь даже то, что вы сейчас имеете в виду. Я словно окружен хороводом из слов, в который вы с Онелией вовлекли меня, но это ни на шаг не приблизило к пониманию того, что здесь происходит!
– Скажите, что было раньше – слова или действия?
– Конечно, действия! Ведь никто не может назвать то, что еще не случилось; для этого зачастую просто нет слов! Если рассказать жителю страны колдунов про снег, который он никогда не видел, то он вряд ли сможет понять, что это такое. Мне придется сравнить снег с чем-то, что он уже знает. Например, с мелким птичьим пухом.
– Так почему же вы, Унизель Вирандо, ставите слова вперед действий? Онелия Лерис прервала свою жизнь, не дав умереть вам. Готовность умереть за того, кто тебя понимает, – это высшая форма любви, а любовь – высшая форма понимания, для которой не нужны слова. Вы получили то, чему не можете дать название, ибо никогда ранее у вас этого не было. Но если вам для понимания нужны теперь лишь слова, то, может быть, вы просто выберете их сами?
Уни на миг закрыл глаза, фыркнул и покачал головой. «Нет, так дело не пойдет! – подумал он. – Еще немного, и голова моя вскипит и лопнет, как старый котел! Надо говорить с ней только о частных, предельно конкретных вещах».
Он задумчиво обвел глазами полутьму вокруг, стараясь зацепиться мыслью хоть за что-нибудь.
– Вы храните здесь мертвых?
– Да, тела, если быть точнее, – с готовностью ответила Найтия Ворен.
– Конечно, это я и имел в виду. Интересный обычай… Можно в любую минуту прийти, увидеть близкого человека… его тело… каким он был, когда еще жил. Я… очень боялся, что вы уже похоронили ее… или сожгли. – Уни помолчал немного. – Это, наверное, было бы даже еще хуже, – он неуверенно пожал плечами.
Ему вдруг стало очень неуютно в этом холодном склепе. Он так стремился увидеть в последний раз трагично покинувшую его возлюбленную, но теперь смотрел на нее и видел просто тело в голубом сиянии вириланских лишайников. Уни представил себя на месте вириланской целительницы, таким же безжизненным.
– Вы знаете, я ведь спас ее, а потом сам и убил. Но если бы я не спас ее тогда от воинов, то она все равно бы умерла. И тоже по моей вине. Я упустил аринцила, и теперь в моей стране умрут тысячи, десятки тысяч. Из-за меня погиб Гроки, который на самом деле охранял меня. Все, что я делаю, – сплошные ошибки, и каждая из них несет смерть. Я думал прервать этот порочный путь, но так и не смог убить себя.
– Если вы не смогли этого сделать, значит, вы не управляете собой? А если так, можете ли вы себя в чем-то винить?
– Простите, Натайниш Ворен, но это просто софистика, причем очень циничная! – возмутился Уни. – Хотя если вспомнить некоторые эпизоды… – Уни нахмурился и погрузился в воспоминания. – С самого начала миссии меня сопровождают различные видения, сны… и даже наяву, как в том поединке в крепости воинов… словно кто-то другой управлял моим оружием и тем спас мне жизнь!
– Осознание, что свободы не существует, – первый шаг к истинному пониманию мира.
– А какой второй шаг?
– Вы становитесь зеркалом, мгновенно отражающим реальность.
– А дальше?
– Граница между вами и миром разрушается. И тогда ваша личность либо разрушается тоже, либо вбирает всю мощь бытия. Тот, кто способен сделать это, становится божеством.
– Так учит ваша вера? По этому пути идут вириланы?
– Так учили древние, что жили на этих землях тысячи лет назад. У нас же свой путь. Мы не выбирали и не властны изменить его, так же как и вы – свой.
Уни вздрогнул от неожиданного прозрения.
– Да! Кажется, теперь я понимаю. Вы не можете ничего изменить, и мои попытки добиться от вас объяснений бесполезны.
– Сейчас – да. Мы можем только назвать вещи, которые вы поймете уже сами.
– Конечно! – Уни поспешно кивнул. «Значит, расспросы о том, как анвиллы победили воинов, придется отложить на потом. Если до этого „потом“ доживу. Хотя, учитывая сегодняшний день, Мрак не так уж и рад поглотить мою измученную душу».
Уни шагнул и рассеянно осмотрелся:
– Онелия – самая молодая из тех, кто здесь лежит. А ведь я даже не знал, сколько ей лет… было. А эти, – обвел он зал рукой, – другие анвиллы из вашего монастыря?
– Мы не измеряем возраст годами, – уклончиво ответила Найтия Ворен. – Другие тоже здесь, но это, – повторила она жест переводчика, – в первую очередь ее место.
– Что вы имеете в виду? – машинально спросил Уни и тут же замолк. Он не рассчитывал на ответ, но собеседница удивила его.
– Это значит, что все, что вы здесь можете найти, связано в первую очередь с ней.
– Да, конечно, благодарю вас! – почтительно поклонился Уни. От странного волнения он шагнул вперед к импровизированной могиле и, не отдавая отчета в том, что делает, взял с каменного пьедестала небольшой ларец.
– Прошу простить меня, но это не предназначено для других, – тихо произнесла Найтия Ворен.
– Ой, извините! – отпрыгнул Уни, резко вернув ларец на место. – Я должен был догадаться, что это ваше… или…
– Это ее вещи, – сказала Найтия Ворен, – и ее дневник.
– Дневник! – искренне удивился Уни. – Я не знал, что Онелия вела дневник.
Найтия Ворен задумчиво посмотрела на него.
– Все мы ведем дневник, – ответила она после недолгого раздумья.
– В самом деле? – вежливо осведомился Уни. – Какая интересная традиция!
– Скорее необходимость.