– Прошу вас присоединиться к моим пожеланиям здоровья и счастья Алексу и Леоноре в их новом доме… – Оуэн Файерфилд встретился с Леонорой взглядом и выразительно наклонил бокал в ее сторону, показывая, что обращается сейчас только к ней.

У нее перехватило дыхание.

– В Австралии!

Ранним утром Ган брел по ухабистой дороге. Он горбился от холода и по очереди грел в карманах руки, державшие веревку наплечного мешка. Пронзительно холодно было только ночью и по утрам. Сейчас землю подморозило, а к полудню его рубашка уже будет мокрой от пота.

Ган остановился, снял ботинок и пошевелил опухшими, растертыми до мозолей пальцами. «Чертово обморожение!» Чем сильнее он их тер, тем больше они горели и отекали. У каждого времени года был свой зуд: мухи донимали его летом, вши – весной, грибок – во влажную погоду, обморожение – зимой. Хорошо еще, что чесать приходится только одну ногу. Ган натянул ботинок, так и не испытав облегчения. Но мешкать было нельзя. Сегодня у него была работа.

Над равниной выглянуло солнце. Пальцы скоро отогреются. Работа приходит, работа уходит. У него было хорошее дело, связанное с сандаловым деревом, оно продолжалось несколько лет. Привязываешь ствол к нескольким резвым козам, упираешься рычагом и вырываешь дерево с корнем. Он мог бы заниматься этим вечно, но лес быстро поредел. За несколько лет на его месте остались только одинокие воронки. Тоскливое зрелище, когда видишь акры и акры голой, покрытой ямами земли. Ни птиц, ни кенгуру. Вообще ничего. Но зато у какой-то богатой леди на бюро появилась прекрасно пахнущая шкатулка из сандала.

До слуха Гана донесся скрип колес, и он обернулся. В подъехавшей небольшой повозке сидел тучный краснолицый человек в поношенном пальто, застегнутом на все пуговицы под самый подбородок.

– Куда идешь?

– В Саутерн-Кросс.

– Давай подвезу.

– Вот карта. – Мистер Флетчер, владелец кооператива, вручил ему свернутый лист бумаги. – Ты читать умеешь?

– Конечно, умею! – бросил Ган. Читать он, ясное дело, не умел, но карта есть карта, и ее-то он сможет прочесть не хуже, чем какой-нибудь маменькин сынок читает стихи.

– Волы запряжены, – сказал Флетчер. – Мне нужно, чтобы они вернулись через два дня, ты меня слышишь? Никаких задержек.

– Можете не волноваться.

– Хорошие люди эти Монаханы. Мои постоянные клиенты. Их сын погиб на войне. Я не хочу их потерять, слышишь? Нужно, чтобы моя упряжка была здесь через два дня, ты понял?

«Повторишь еще раз, и я врежу тебе в челюсть».

– Да, сэр. Два дня.

Ган понимал, что становится слишком терпимым, но, с другой стороны, человеку нужно что-то есть. Он свернул карту и сунул ее в карман, после чего забрался на сиденье повозки, запряженной парой волов.

– На ночь загоняй скотину в сарай, слышишь? – крикнул мистер Флетчер. – Ты меня понял?

«Да слышу я тебя, ворчливый ты сукин сын! Твои волы будут спать в уютном сарае, а я буду отмораживать задницу в их загоне».

– Да, сэр! – прокричал Ган в ответ и учтиво коснулся пальцем края шляпы.

Дороги из Саутерн-Кросса расходились в разные стороны, словно растопыренная пятерня, и он, как только миновал окраину города, развернул карту, сориентировался на местности и поехал в направлении большого пальца этой «пятерни».

Ган миновал небольшое кладбище справа от дороги, которое ничем не отличалось от других кладбищ в этих краях: покосившаяся железная ограда, скромные белые надгробия, отмечавшие собой могилы людей с позабытыми уже именами и жизнями. Через несколько часов он проехал мимо мертвой фермы и сгоревшей хижины скваттера. Из закопченной земли торчали обломки обгорелых балок. На боку лежала тачка, наполовину рыжая от ржавчины, наполовину черная от огня. Рядом стоял старый, но целый бак для воды. При приближении волов из пустого курятника, выгнув спину, выскочил одичавший кот и понесся в поле неубранной пшеницы. «Какой позор, – подумал Ган, – такая хорошая земля простаивает!»

К обеду показалась ферма Монаханов. Из дома высыпали дети, визжа и крича, что приехали продукты, и облепили повозку еще до того, как она успела остановиться.

– Добрый день! – окидывая взглядом ящики, приветствовали его работники фермы. – Мы думали, что груз привезет Оши.

– У него корь.

– Бывает. Похоже, эпидемия случается каждые несколько лет.

Люди, слетевшиеся быстро, как пчелы на сироп, толпились вокруг и взбирались на кучу ящиков. Повозка скрипела под их весом. Женщины искали и находили рулоны серого набивного ситца, коробки с иголками, нитками и пуговицами. Мужчины, кряхтя, начали разгружать самое тяжелое, и от напряжения на их шеях вздувались вены. Детвора вынюхивала банки с леденцами, словно они могли уловить их запах прямо в соломенной упаковке.

Маленькая девочка с косичками взяла одну из таких коробок.

– Можно, мама? – спросила она.

– Ладно, бери, – позволила миссис Монахан. – Но только одну штучку, не больше. – Она закатила глаза. – А то они закончатся еще до конца недели.

Мужчины разгружали ящики с сухофруктами, мешки белого сахара и риса, сундуки с импортным китайским чаем, муку. Крепкого вида работник взял ящик с каменной солью и понес на чердак. Было разгружено и пересчитано все – посуда, рабочая одежда, лекарства, семена и специи.

– Поужинайте с нами, – пригласил Гана мистер Монахан. – Возможно, и вам достанется кусочек леденца. Если, конечно, удастся вырвать его из липких рук детишек.

– Спасибо, но я прихватил немного еды из города. Я посижу здесь, не хочу путаться у вас под ногами.

– Вздор! Моя хозяйка воспримет это как личное оскорбление, – не согласился мистер Монахан. – И не задерживайтесь, а то все остынет.

Человек, отвыкший от вкусной еды, будет упрямо отказываться от нее, опасаясь, что, когда ее попробует, поймет, насколько соскучился по ней, а ведь, возможно, пройдет немало времени, прежде чем ему удастся поесть ее снова. Поэтому Ган разговаривал во время еды и старался не слишком радоваться угощению, сдерживая себя, чтобы не закрыть глаза и не заорать от удовольствия, чувствуя на языке вкус масла, сахара и свежей говядины.

В эту ночь он спал на чердаке в сарае между ящиками с солью и мешками с семенами. Как место для ночевки это было не так уж плохо, даже совсем неплохо. К моменту, когда через оставленные термитами отверстия в досках в сарай просочились первые лучи солнца, Ган уже был на обратном пути.

Когда упряжка въехала во двор, мистер Флетчер взглянул на свои карманные часы и, осмотрев животных, одобрительно кивнул.

– Как все прошло? – спросил он.

– Они получили все, что заказывали.

– Хорошо. – Мистер Флетчер положил ладонь на крестец вола и небрежно облокотился на него, руки его оказались неожиданно длинными. – Хорошие люди эти Монаханы, – заметил он и перешел к делу: – Оши до сих пор болеет. Готов прокатиться еще раз?