Единственной тенью в этот жаркий полдень была тень проповедника, которая протянулась перед надгробным камнем. Земля у его ног была не нарушена, не было свежего холмика, был только этот камень – напоминание о закончившейся жизни, о человеке, похороненном далеко в поле в могиле без опознавательных знаков.

– Мы скорбим о Шеймусе О’Рейли, – объявил проповедник перед тем, как окропить землю святой водой, которую мгновенно впитала пыль. – Да упокоится он с миром.

Два белых надгробия. Рядом. Тесс О’Рейли. Шеймус О’Рейли.

Миссис Шелби взяла Джеймса под руку – он дважды остался сиротой в этой жизни.

Проповедник щелкнул калиткой кладбища – бесполезной железкой, призванной, оставляя призраки мертвых внутри, выпускать живых наружу.

– Пойдем с нами, – сказала миссис Шелби, – оставь этот день в прошлом. Никакой мессы не будет, я обещаю.

– Мне нужно убрать в доме.

Миссис Шелби понимающе кивнула и сжала его руку, после чего повернулась к Тому:

– Ты вечером уходишь, не передумал?

– Да, ухожу. Вернусь поздно.

– Веди себя хорошо, Томми, а не то… – Она выразительно помахала пальцем перед его носом.

Том заулыбался и отвел ее руку.

– Как всегда.

– Ну ладно, – сказала миссис Шелби, – я поеду обратно вместе с проповедником. Дети уже начинают буянить. Надо покормить их, пока они не начали убивать друг друга. – Она похлопала Джеймса по плечу. – Возвращайся в дом и сделай то, что должен сделать. А после отпусти этот день, оставь его в прошлом, сынок. Это место больше не твой дом. Твой дом сейчас у нас. И всегда был.

Джеймс наклонился и поцеловал миссис Шелби в щеку. Она расправила плечи и закричала детям:

– Все собрались? Мы уезжаем.

Джеймс смотрел вслед повозке, которая на широкой пустой равнине становилась все меньше и меньше, потом обернулся к Тому:

– Куда направляешься?

– В Кросс.

Том пнул ногой комок земли и смущенно посмотрел на него.

– Правда? – усмехнулся Джеймс. – И как ее зовут?

– Эшли. – Глаза его вспыхнули. – Мы познакомились на танцах несколько месяцев назад.

– Я помню. – Джеймс скрестил руки на груди и посмотрел на друга. – А еще я помню, что мы тебя после этого два дня не видели.

Том расхохотался, приподняв брови. Потом взглянул в сторону кладбища и стал серьезным:

– Может, хочешь, чтобы я пошел с тобой? Ты только скажи, приятель.

– Нет, спасибо, – ответил Джеймс. – Мне просто нужно побыть одному. Я сам все сделаю. Это надолго.

Том кивнул:

– Что ж, тогда увидимся дома.

– Веди себя хорошо. – Джеймс погрозил ему пальцем, как это недавно сделала миссис Шелби.

– Как всегда, – ухмыльнулся тот.

Как только Том ушел, Джеймс надвинул на лоб шляпу и ушел с кладбища. Солнце светило в лицо, и он наклонил голову, глядя на облака красной пыли, которая поднималась с каждым его шагом. По степи разносилось стрекотание цикад, и в конце концов стало казаться, что других звуков вообще не существует.

К востоку мерцала золотом узкая полоска пшеницы, обозначавшая границу участка Ливингстона. Золотистые колосья были тонкими и гладкими, как женские волосы. Дул ветерок, возможно, прилетевший с моря. Он принес с собой воспоминания из далекого прошлого – о подруге, о ее волосах, о море и свете….

Джеймс заморгал, расправил плечи и сунул руки в карманы, после чего пшеница снова стала просто пшеницей.

В день свадьбы Леоноры ее тетя, Элеонора Файерфилд, оценивая внешний вид своей племянницы, топала ногами сильнее и чаще обычного.

– Слава богу, что есть вуаль! Ты похожа на привидение. – Она поправила несколько прядей ее зачесанных назад волос и прикрикнула на горничную: – Ты уже нашла бриллианты?

– Да, миссис Файерфилд, – ответила она, протягивая изящную шкатулку розового дерева.

Элеонора открыла крышку и скорчила гримасу.

– Клянусь, Леонора, ты словно пятилетний ребенок. – Она вынула небольшой круглый камешек. – Прятать вместе с бриллиантами какую-то гальку! – И она швырнула камешек через комнату. Леонора следила за ним, пока он не закатился под кровать.

Элеонора вдела в уши племяннице серьги с бриллиантами и в последний раз критически оглядела ее.

– Должно сойти. Мы уже опаздываем. – Она открыла дверь и выжидающе обернулась. – Ну?

– Мне нужна еще минутка, – тихо сказала Леонора. – Пожалуйста.

Элеонора закатила глаза и вышла в коридор, зычным голосом отдавая распоряжения горничной, следовавшей за ней по пятам.

Леонора подошла к кровати, подобрала подол платья и, нагнувшись, подняла с пола камешек – гладкий и идеальной формы, точно яйцо крошечной птички. Перед глазами возникла добрая улыбка друга, и она почувствовала странное тепло.

Джеймс стоял на покосившемся крыльце своего прежнего дома, и растрескавшиеся доски прогибались под его весом. На стенах остались следы плевков жевательным табаком, похожие на пятна крови; пол был усеян осколками бутылок. Он открыл сетчатую дверь, и проржавевшие петли отчаянно заскрипели. Мухи были повсюду. Потревоженные, они жужжанием выразили недовольство действиями непрошеного гостя и вновь расселись по любимым местам. Занавеска, отделявшая его комнату от остальных, была сорвана, матрас на полу прогрызли крысы.

В комнате Шеймуса царило запустение. Железная кровать была придвинута к стене, одеял или подушек на ней не осталось. На тонком полосатом матрасе виднелись следы ржавых пружин и какие-то желтые пятна. Ящики комода пропали. Никаких следов, напоминавших о прожитых здесь светлых днях, – только шрамы от плохих дней и плохих лет.

Джеймс вышел из дома и прошел в сарай. Там среди пустых консервных банок и разбросанного инструмента он нашел бутыль керосина и, открутив пробку, короткими быстрыми всплесками облил деревянное основание дома и ступеньки крыльца. Дерево было старым и сухим – отличное топливо. Он зажег спичку о камень, и голубое пламя, шипя, задышало новой жизнью.

Леонора вышла из машины словно слепая, не замечая, кто несет шлейф свадебного платья и дает ей в руки цветы. Жизнь за вуалью текла мимо, все было как в тумане.

Заиграла музыка, по струнам скрипок и виолончелей задвигались смычки. Иоганн Пахельбель, канон ре мажор. Голоса и разговоры в зале стихли. Дядя взял ее за локоть и шепнул на ухо:

– Ты выглядишь умопомрачительно, дорогая.

И ее ноги двинулись вперед. Шаг за шагом. Еще на один шаг ближе.

Джеймс бросил горящую спичку на пропитавшееся керосином дерево и отступил назад – спина прямая, большие пальцы заткнуты в петли для брючного ремня. На его глазах пламя заполнило пространство под крыльцом и охватило доски пола.