Леонора смотрела сквозь дымчатую вуаль. Алекс взял ее за руку.

Раздался голос священника:

– Берешь ли ты этого мужчину в законные мужья?

Огонь пополз по столбам крыльца. Они занялись быстро, взорвавшись фонтаном искр. Пламя лизало каждую балку, и его обжигающие языки оставляли на дереве темные следы.

– Да, беру, – ответила Леонора.

Крыльцо обвалилось. Обуглившиеся перекрытия дома обрушились.

– Леди и джентльмены, разрешите представить вам мистера и миссис Александр Хэррингтон.

Джеймс задыхался от дыма.

Под вуалью из глаз Леоноры брызнули слезы.

Огонь раскаяния – тлеющие угольки боли.

Джеймс вернулся в усадьбу Шелби поздно. Где-то в кроне деревьев пронзительно кричала сорока, чьи навязчивые концерты, напоминавшие кошачьи, так раздражают людей. На окне в кухне стояла лампа. Родной дом.

Джеймс отвел лошадь в сарай. У веранды мерцал крошечный огонек сигареты. На ступеньках виднелась темная фигура. Том. Джеймс сел рядом и вытянул ноги, в которых до сих пор ощущалась вибрация после долгой скачки. От друга шел тяжелый запах табака, лестница была усеяна окурками. Джеймс нахмурился – вообще-то Том не курил.

– Спалил его? – негромко спросил Том.

– Да, – ответил Джеймс. – Дело сделано. – Он откинулся назад и посмотрел на звезды. – А я думал, что тебя не будет всю ночь.

Том затянулся, прищурив один глаз, и, выдержав паузу, выпустил дым через нос.

– Я в беде, приятель.

Джеймс ждал продолжения, глядя на его мрачное лицо.

– Она беременна.

Они надолго умолкли. Тяжесть этих слов заглушала крики сорок.

– Ты собираешься жениться на ней? – медленно поинтересовался Джеймс.

– Если бы все было так просто. – Невесело усмехнувшись, Том обхватил колени и начал нервно раскачиваться. – У нее уже есть муж. Она замужем.

– Господи…

– Я не знал! – выпалил он. – Богом клянусь, она и словом об этом не обмолвилась.

– А кто он такой?

– Не знаю. – Том провел пятерней по своим рыжим волосам. – Слышал, что какой-то психованный сукин сын. Работает в тюрьме в Квинсленде. Заместитель начальника или что-то в этом роде.

– А он в курсе? – спросил Джеймс.

– Пока нет.

– Она планирует ему рассказать?

Том поднял камень и швырнул его куда-то в ночь, а потом устало опустил голову:

– Похоже, это кое от чего зависит.

– От чего?

– От того, заплачу ли я. Она денег хочет, Джеймс. – Том взял еще один камень и бросил его туда же. – Она думает, что у нас есть деньги. Что мы скваттеры и все такое. Я говорил ей, что отец не оставил нам даже ночного горшка в наследство, но она не поверила. Говорит, что я должен заплатить.

– Бессмыслица какая-то! Ей же придется признаться, чем вы с ней занимались.

Том снова затянулся, пальцы его тряслись.

– Эшли, конечно, дура, но не настолько. Она все продумала. – Он усмехнулся, но в голосе его чувствовался страх. – Говорит, если не заплачý, она скажет, что я ее заставил. В смысле, я ее изнасиловал. – Том отчаянно заморгал, на лице его было выражение боли. – Я бы никогда так не поступил, ты же знаешь! У меня пять сестер. От одной мысли, что кто-то может такое сотворить с женщиной, у меня все внутри переворачивается. – Он скорчил мучительную гримасу. – А она размахивает у меня перед носом словом «изнасиловал», точно флагом! – Том уронил голову на руки. Окурок упал на землю, продолжая тлеть. – Что мне делать?

Джеймс раздавил окурок каблуком и задумчиво посмотрел в темноту.

– Денег у меня нет, – задыхаясь, выдавил из себя Том. – Черт, я бы с удовольствием заплатил, лишь бы только от нее отделаться, но мне нечем! – Он покачал головой. – Клянусь, мне плевать, что этот тип со мной сделает. Он может повесить меня на ближайшем эвкалипте, и я приму это с улыбкой. Но я не могу позволить, чтобы на маму обрушился такой позор. Это будет для нее хуже, чем смерть отца. Хуже, чем уход ее мальчиков на войну.

Джеймс встал и принялся расхаживать перед Томом:

– Ладно, допустим, ты заплатил. Но она же по-прежнему останется беременной. Как она собирается это объяснить?

– Говорит, что, как только получит деньги, поедет к своему мужу. И заставит его переспать с ней, так что он будет думать, будто ребенок его. – Он сплюнул. – Она чертовски испорченная, Джеймс. Зло и испорченность так и прут из ее проклятой головы! – Том задумался. – Думаю, она спланировала это давно. И просто заманила меня, тупую деревенщину. – Он вздохнул. – И не ошиблась.

Том посмотрел на своего друга, своего брата. В голосе его зазвенела сталь:

– Мы достанем деньги, Том.

Тот бросил на него недоверчивый взгляд:

– Но у нас же…

– Я найду деньги. – Джеймс протянул руку и помог Тому подняться. – Я найду их.

Элегантные комнаты особняка Файерфилдов заполнили гости. Леонора была молчалива и лишь слабо улыбалась на пожелания молодым – душа ее оставалась глуха к словам, звукам, эмоциям. Алекс, обходивший приглашенных в черном фраке, выглядел очень уверенным. Он вертелся, как настоящий акробат, ловко целуя руки, пожимая чьи-то плечи, и при этом пальцы его оставались на талии молодой жены точно приклеенные.

Официанты начали провожать толпу гостей в бальную залу, приглашая их занять места за праздничным ужином. Леонора с Алексом сели за маленький стол, накрытый золотистой скатертью, посередине которого стоял букет белых роз.

Оуэн, одетый в белоснежный смокинг, встал и постучал вилкой по бокалу шампанского. Зал притих.

– Для меня большая честь приветствовать вас в нашем доме в такой замечательный день – день бракосочетания Александра Хэррингтона и моей очаровательной племянницы Леоноры.

Леонора отрешенно смотрела на свои лежащие на коленях бледные руки, будто они принадлежали кому-то другому.

– Но, несмотря на поздравления и слова любви, высказанные в адрес этой счастливой пары, мы должны сегодня попрощаться с ними.

Леонора настороженно подняла голову. Оуэн и Алекс обменялись понимающими улыбками.

– Как многие из вас знают, с некоторых пор Алекс для меня как сын. Его деловая хватка, а также привязанность к нашей племяннице стали источником гордости и радости для нас с женой. А с ними пришло и глубокое доверие. Алекс великодушно согласился вступить в наш семейный бизнес и теперь будет представлять мои интересы за рубежом.

Внутри Леоноры что-то дрогнуло, отчего даже начали зудеть ладони. Дыхание ее стало частым и прерывистым.