Так, следом друг за другом, а где бок о бок, они прошагали больше часа, не обменявшись меж собой ни словом.

И тот и другой, похоже, были заняты своими мыслями.

Впрочем, сумерки, безмолвие леса, шепот ветра в ветвях деревьев вселяют в душу непонятную грусть, ввергающую в задумчивость; первозданная природа, еще не узнавшая топора лесоруба, обладает поистине непостижимой прелестью, которая волнует воображение самых живых и крепких натур и производит на них впечатление, предрасполагающее к раздумьям.

Между тем на неоглядном небосводе одна за другой гасли звезды; крайние восточные пределы горизонта расцветились широкими перламутровыми полосами. Тьма не была совсем непроглядной: она мало-помалу разрежалась бледными, тусклыми просветами сероватой дымки, сквозь которую различались, хоть пока еще не очень четко, самые разные складки местности. То была уже не ночь, но еще и не день. В кустарниковых зарослях, в листве деревьев слышались шорохи, шелест крыльев; вот-вот должно было взойти солнце и вернуть к жизни спящую природу, разбудив ее своим скорым появлением.

Теперь путники шли по широкой саванне и могли обозревать даль со всех сторон света.

– Далеко еще? – осведомился Босуэлл.

– Через полчаса будем на месте. Что, притомились, капитан?

– Я? Нисколько.

– Тогда вперед?

– Без вопросов.

И они двинулись дальше, остановившись перед тем на мгновение под предлогом перевести дух, а на самом деле, чтобы полюбоваться сквозь широко расставленные ветви редких деревьев величественным восходом солнца над обширной саванной. В конце концов они добрались до опушки редколесья; еще несколько минут – и они должны были выйти на открытое пространство и оказаться на условленном месте встречи.

Действительно, не успев выйти на простор саванны, они заметили в сотне шагов от того места, где находились, группу Береговых братьев – те разговаривали, прогуливаясь вдоль берега неширокой речушки.

– А вот и они, – проговорил Босуэлл.

– Не будем заставлять их ждать, – сказал Дэникан.

И они прибавили шагу. Флибустьеры тоже их увидели и направились им навстречу. Это были Монбар, Мигель Баск, Красавец Лоран, Филипп д’Ожерон и Олоне.

Еще двое их товарищей остались стоять в стороне. Они, видно, решили просто понаблюдать за тем, что должно было скоро произойти. Это были Дрейф и Питриан.

– Господа, – сказал Босуэлл с некоторым высокомерием после взаимного обмена приветствиями, – я не опоздал: солнце только восходит.

– Мы пришли пораньше, сударь, – любезно ответствовал Монбар. – К тому же нам было ближе до места встречи, чем вам, да и местность, кроме того, мы знаем лучше.

Босуэлл поклонился:

– Я к вашим услугам, господа. Единственно, позволю себе заметить, что нас слишком много для дела, которое привело нас сюда.

– Да, действительно, сударь, но наши друзья оказались здесь по поводу, не имеющему ни малейшего отношения к вашей ссоре, и вмешиваться в нее они вовсе не намерены. Так что представьте себе, что нас четверо: вы, Дэникан, ваш секундант, Олоне, ваш противник, и я, призванный защищать интересы моего юного друга.

– Хорошо, сударь, в таком случае соблаговолите перейти к делу, пожалуйста.

– Место, где мы сейчас стоим, вас устраивает?

– Вполне.

– Тогда здесь и останемся. Вы, конечно, ввели Дэникана в курс дела?

– Да, сударь, можете оговорить с ним все условия.

Босуэлл и в самом деле предложил буканьеру посодействовать ему; у того не было никаких причин отказывать флибустьеру в такой услуге; он согласился с тем большей охотой, что Босуэлл был чужак и к тому же рядом с ним не оказалось никого из друзей.

Монбар приветствовал капитана, подал Дэникану знак следовать за ним, и они вдвоем, отойдя в сторонку, принялись обсуждать условия поединка.

Поединки между буканьерами не имели ничего общего с дуэлями в наши дни, исполненными изящества, слащавости, когда противники едва наносят друг дружке легкие уколы, а потом иные парижские борзописцы и иже с ними смакуют подробности происшедшего в своих газетенках, делая себе саморекламу, что называется, для дураков.

Буканьеры же были большей частью натуры невежественные, почти дикие, горячие и решительные, доводящие все до крайности, как ненависть, так и дружбу; отвага у них, что немаловажно, была сродни жестокости. Они не шли ни на какие уступки, полагая их ребячеством, и отвергали всякие изысканности, кроме того, что имело прямое касательство к храбрости; они сражались только на самых серьезных основаниях; и уж если дрались, то делали это по-настоящему – без устали и пощады, с неукротимой яростью хищников, на которых походили во всех отношениях.

Существовало два вида поединков – поединки простые и серьезные.

Простые поединки происходили, когда двое Береговых братьев вздорили, после того как напивались, и в злобе, впрочем бессознательной, оскорбляли друг друга, требуя в конце концов удовлетворения. В этом случае противники становились в сотне шагов друг от друга с ружьем в руке у каждого – и по сигналу одновременно стреляли друг в друга.

О ловкости буканьеров ходили легенды. Они запросто перешибали с одного выстрела плодоножку у висящего на ветке апельсина; ружья, которые специально для них изготавливали двое искусных ружейников из Нанта и Дьепа – Браши и Гелен, обладали невероятной дальнобойностью и поразительной прицельной точностью, к тому же при стрельбе из них использовался превосходный, так называемый флибустьерский, порох, который только у них и был; поэтому в восьми случаях из десяти простые поединки почти всегда заканчивались смертью одного из соперников.

Серьезные дуэли были посложнее: после обмена выстрелами, если оба противника оставались на ногах, они брали в руки абордажные топоры и рубились не на жизнь, а на смерть; и почти всегда в подобных случаях на поле брани оставались лежать оба противника.

Рассказывали, как о настоящем чуде, об одном поединке, из которого Красавец Лоран вышел без единой царапины, проломив топором череп своему сопернику.

В этот раз речь тоже шла о серьезном поединке: Босуэлл заявил, что иначе и быть не может.

Монбар и Дэникан вели переговоры довольно долго: двум секундантам все никак не удавалось договориться. Наконец после продолжительных споров они пришли-таки к соглашению.

Монбар принес пару абордажных топоров – их внимательно осмотрели, после чего передали соперникам, чьи ружья были заряжены с неменьшим тщанием. В конце концов договорились, что по сигналу Монбара противники одновременно вскидывают ружья и открывают огонь, не целясь.

Соперники разошлись на восемьдесят шагов друг от друга. Босуэлл был бледен и хмур, Олоне улыбался; ни тот ни другой не проронили ни слова.

Монбар и Дэникан встали справа и слева от противников, в десяти шагах от них. Олоне и Босуэлл держались прямо и твердо – ружье к ноге.