– Эх, капитан, прямо не знаю, как вас и благодарить. Сказать по чести, это выше крыши.

– Бери-бери, старина, я не принимаю отказов.

Хозяин дома взял золото, засим убрал скатерть, принес капитану теплое шерстяное одеяло, в которое тот закутался, улегшись головой на мягкие подушки, и удалился, пожелав гостю доброго сна и пообещав разбудить его в условленный час.

Через пять минут Босуэлл уже спал, как выражаются испанцы, pierna suelta, или без задних ног, как говорим мы, французы.

Флибустьер уже давно привык к условиям жизни, полной приключений, ему вовсе не требовалось, чтобы его будили в назначенное время; ровно в четыре он открыл глаза, потянулся и отбросил одеяло, в которое был закутан.

В тот самый миг, когда он собрался подняться, у него вырвался невольный возглас изумления: в нескольких шагах от него на стуле сидела девушка в белых покровах, бледная и неподвижная, точно мраморная статуя, она глядела прямо на него.

Девушку Босуэлл признал сразу – его губы искривились в странной улыбке; но он тут же опомнился.

– Как ты здесь оказалась, Майская Фиалка? – вопросил он, силясь придать голосу как можно больше мягкости. – Неудивительно, что мне так хорошо спалось, – учтиво прибавил он.

– Да, капитан, – печально отвечала девушка, – говоришь ты красиво. И я действительно берегла твой сон, ибо душа твоя одержима бесом.

– Что такое ты говоришь, дитя? – в изумлении воскликнул он.

– Когда душа терзается, сон не бывает безмолвным.

– Что?

– Совесть твоя разговаривает; она серчает, когда сон смыкает твои веки и ты не в силах заставить ее молчать.

– Значит, ты хочешь сказать – я разговаривал во сне?

– Да, капитан.

– А ты давно здесь?

– Уже два часа.

– Выходит, я разговаривал во сне и ты все слышала?

– Да, все.

Наступила тишина. Босуэлл был бледен и сильно хмур; глаза его полыхнули огнем, когда он взглянул на девушку, которая сидела все так же, не шелохнувшись.

– Я не подсматривала за тобой, покуда ты спал, капитан, – просто отвечала она. – Но ты кричал так громко, словно пребывал во власти дикого ужаса, и я испугалась, уж не случилось ли что с тобой. Я встала и прибежала к тебе, даже не сознавая, что делаю. Хотела позвать отца, а когда подошла к тебе, сразу поняла – ты спишь. Вот я и осталась.

– И что же ты подумала, когда услыхала, как я разговариваю, а вернее, кричу?

– Мне сделалось больно, потому что я поняла – ты борешься со злым духом и, верно, ужасно мучаешься, капитан.

– И чего же такого я наговорил?

– Ты разговаривал быстро-быстро, и я понимала тебя с большим трудом: ты больше говорил не по-французски и не по-испански, а по-английски, а я плохо разбираю этот язык. Да-да, чаще всего ты говорил на английском: иной раз, кажется, кому-то даже угрожал, а после вдруг будто бы молился, потом вдруг принимался кричать: «Убей! Убей! Смерть ему! Никакой пощады!» Ну а дальше, после долгого молчания, ты сказал слова, которые я запомнила очень даже хорошо.

– Какие слова, милое дитя?

– Такие: «Никому не будет от меня пощады. И плевать на их муки и страдальческие крики. Золота мне, золота!» И говорил ты это до того страшным голосом, что я вся дрожала.

– Бедное дитя, такое чистое и нежное! Ты, верно, возненавидела меня?

– Нет, я не питаю ненависти к тебе, Босуэлл; я вообще ни к кому не питаю ненависти.

– Но ведь ты же мне не друг?

– Нет, о нет! Потому что я боюсь тебя!

– Боишься – меня?! – вскричал он с удивлением и в то же время с грустью.

– Да. Мне всегда чудилось, что руки у тебя в крови тех, кого ты замучил до смерти и у кого отобрал золото.

– О-о! – протянул Босуэлл, разволновавшись пуще прежнего, хотя и силился этого не показать. – Стало быть, я, Босуэлл, вор? Я, прославленный флибустьер, которого прозвали грозой испанцев!

– Да, – задумчиво молвила девушка, – грозой. Вот почему я, хоть и боюсь, хочу все же просить тебя о милости.

– Ты, Майская Фиалка, хочешь просить меня о милости? Говори же, дитя мое, говори! Ты же знаешь, с моей стороны тебе никогда не было отказа.

– Знаю.

– Тогда что же тебя держит?

Девушка, казалось, на мгновение задумалась.

– Пока не буду, – промолвила она, словно разговаривая сама с собой. – Нет, пока еще не пришло время просить тебя. Скоро я все скажу, только не сейчас.

– Через десять минут мне уходить.

– Это ничего не меняет.

– Как знать, сколько времени пройдет, прежде чем мы свидимся снова.

– Нет, – сказала она, покачав головой, – мы свидимся раньше, чем ты думаешь.

– Но…

– До свидания, Босуэлл, скоро увидимся!

И она упорхнула легко, точно птичка.

– Вот чудачка! – проговорил капитан, оставшись один.

Через мгновение появился Дэникан.

– Вот и ладно, – проговорил он, – вы уже встали, капитан.

– Как видишь, дружище, и готов трогаться в путь, – бойко отвечал Босуэлл.

– По всему видать, вы сами пробудились в назначенный час.

– Привычка все время быть начеку, и только. Так, а где мой «гелен»?

– Вот, – ответствовал Дэникан, протягивая ему длинное буканьерское ружье, – только незаряженный. Я решил оставить эту заботу вам.

– И правильно сделал, – сказал капитан.

Он взял ружье, осмотрел его с видом знатока, ощупал приклад, щелкнул бойком.

– Доброе оружие, – согласился он. – Спасибо, Дэникан, не обманул.

Флибустьер с самым серьезным видом зарядил ружье и прицепил к поясу зарядную сумку с пороховницей, которые буканьер, как и обещал, отдал ему вместе с ружьем.

– Так, – сказал он, – и что теперь?

– Сейчас у нас почти половина пятого, – отвечал Дэникан. – Стало быть, пора в дорогу, но перед тем давайте-ка пропустим по стаканчику старой французской водки. Лучшего средства взбодриться спросонья я не знаю.

– Французская водка и впрямь будет кстати. Настоящий животворный эликсир, – заметил капитан.

Водку разлили по стаканам, чокнулись и опорожнили их меньше чем за пять минут. После этого они вдвоем вышли из дома, оставив его на попечение работников Дэникана.

Было довольно прохладно и пока еще темно.

Но буканьер знал местность как свои пять пальцев. Не колеблясь ни секунды, он свернул направо и быстро проник под лесной полог. Босуэлл следовал за ним по пятам; не возьми капитан его в проводники, он вряд ли смог бы так быстро продираться сквозь мрак в этой части острова, где раньше никогда не был, хотя достославный флибустьер уже успел побывать почти во всех гаванях Санто-Доминго, и не раз.