Ники захлопнул за собой дверь в ванную, открыл водупосильнее, и утренний супружеский разговор отдалился, стал почти неслышным.

А ну их к черту.

Надо было позвонить Лене, очередной девушке его жизни, иостаться ночевать у нее – все лучше, чем в “отчем доме”!

Звонить Лене ему не хотелось.

Во-первых, потому, что и без нее у него было очень многотрудных и важных дел, а любая Лена требовала неких усилий, на которые в данныймомент у него не хватало времени.

Во-вторых, потому, что все Лены, сколько их у него ни было,немедленно начинали выходить за него замуж, как только он оставался ночеватьбольше, чем два раза подряд.

Лет пять назад сгоряча на одной из них он женился и протянулпочти год – гигантский срок, если учесть, во что тогда превратилась его жизнь.Самое главное, что та Лена, которая стала его женой, мешала ему работать, а бездела он жить решительно не мог.

Без Лены – сколько угодно, а вот без работы пропал бы.

Родительская жизнь, а потом и собственный брак выработали унего устойчивую аллергию к созданию семьи, чему он был даже рад – забот меньше,свободы больше.

И еще – он не умел чувствовать себя “должником” и тяготилсяэтим чувством. Он искренне не понимал, почему, как собачка в цирке, то и деловыполняет всякие супружеские трюки только потому, что он “муж” и “должен”.

Почему он должен ехать на шесть соток тещи с тестем, когдаему надо на работу?

Почему он не может встречать Новый год с Бахрушиным иОльгой, а должен тащиться к подруге Мане и ее мужу Вове только потому, что Маняс Вовой понятней и ближе его жене, чем Бахрушины?!

Почему он должен прятать записные книжки, диски, кассеты,чтобы никому не взбрело в голову в них рыться, чего он терпеть не мог?!

Почему он не может работать по выходным, если у него срочныесъемки, командировки и форс-мажор, а вся его жизнь состоит как раз изфорс-мажора, командировок и срочных съемок?!

Почему он должен долго и нудно объясняться с женой, куда онв очередной раз дел деньги, выданные ему “на бензин”, если он сам их изарабатывает, он один?!

Он честно пытался все наладить, а потом плюнул.

Он и разводиться бы не стал – некогда ему было тратить времяна чепуху, но жена сама с ним развелась, спасибо ей большое!

Зато теперь никакие Лены ему почти не страшны – он все проних знает. Про них и счастливую жизнь с ними.

Ольга смеялась над ним и говорила, что он трус и эгоист, ион соглашался с ней – ну, так получилось, ну, он такой и есть, что же тутподелаешь?! Ей и ее мужу просто повезло, так бывает редко, мало кому везет.

Ему не повезло, и он не слишком из-за этого печалился. Вконце концов, найти следующую Лену – это вопрос даже не двух часов, а двадцатиминут!

Ники выбрался из ванной, когда супруги уже мирно пили чай накухне, позабыв, что десять минут назад собирались всерьез подраться. Иногда онии дрались, особенно если отец приходил “на бровях”, а он приходил на нихвсегда.

Ники швырнул в шкаф мокрое полотенце, натянул водолазку,обулся, чтобы после кофе не задерживаться ни на минуту, и вышел на кухню.

– Где ж ты шляешься по ночам, зараза такая?! – немедленноначала отцовская жена, обрадованная тем, что Ники наконец пришел и естьпрекрасная возможность поругаться. – Спать мне не даешь! У меня сон-то чуткий,я каждый раз просыпаюся, когда ты прешься в ночь-полночь!

Ники достал с полки кофе, насыпал в турку, налил воды ипоставил на огонь. Почему-то все четыре конфорки горели синим пламенем, и из-заэтого дышать в кухне было нечем.

И еще ему казалось, что водолазка непременно пропитается темгадким, чем отвратительно воняло с самого утра. Он посмотрел в турку, потомповернул голову, ткнулся носом в тонкую черную шерсть и понюхал.

Ничем не пахло, кроме “Фаренгейта”. Ники очень любил“Фаренгейт”.

– Да чего ты там нюхаишь-то?! Воняит тебе?! Ишь какой принцанглиский! Кого ты вырастил-то, Петька?!

Все ему не так, все ему не эдак!

– А ты молчи, курица. Мой сын, а не твой!

Ники усмехнулся.

Это точно. Он сын своего отца.

Ему было лет десять, когда он придумал, что его украли.Конечно, украли.

Ну, не может так быть, что вот этот человек, пьяный,отвратительный, вечно хамящий матери и таскающий ее деньги, – его отец.

Не может быть, чтобы вот эта женщина, замученная,угнетенная, с вечно несчастным лицом и набором каких-то трудноопределимыхболезней, которая только и делала, что страдала, – его мать.

Где-то есть они, его настоящие отец и мать, простонедосмотрели, и сына украли. В десять лет он еще не знал, что игру в то, чтоего “украли”, придумал вовсе не он. Потом он видел какой-то фильм про детдом,там все они, обритые наголо, тощие, злобные звереныши по ночам сочиняли историипро то, что их “украли” и вот-вот найдут – мужественный и сильный отец сдобрыми руками и нежная, веселая мать, измучившаяся без своих детей!

Конечно, никто никого не найдет. Никогда.

Мать развелась с отцом, промаявшись лет двадцать, ипереехала к бабушке, и успокоилась, и повеселела, и завела подруг, и дажеоднажды съездила в санаторий, где “принимала процедуры”, о чем с гордостьюсообщила сыну.

Ники остался именно в этой квартире – больше ему некуда былодеваться, – с отцом и его новой женой.

Ужас.

– Нет, ты посмотри, посмотри на него, на сыночка-то! Какойон тебе сын?! Он тебе, че, денег дает или жалеет тебя?! Да он вон рылоотворотил и не глядит даже, не нравимся мы ему!

– Никитка! Глянь на отца-то! Глянь! Слышь, что заразаболтает?!

Ники помешал в турке чайной ложкой и одну за другой погасилвсе четыре конфорки.

– Да чего это ты делаешь-то?! Ты их зажигал, что ли? Спичкитоже денег стоят, а я женщина экономическая!

– Никитка, поговори с отцом! Или брезгуешь?!.

Из кружки оглушительно пахло кофе, и все прочие запахи,которые так раздражали его в это утро, как будто нехотя подвинулись, освободилиместо.

– Никита!!

Он прихватил кружку с надписью “Би-би-си” на боку –свидетельство его “настоящей жизни”, турку с остатками кофе и большими шагамиушел в свою комнату, с силой захлопнув за собой дверь.

Рука немного тряслась, и он быстро пристроил турку на стол,рядом с компьютерной клавиатурой.