– Ники, – сказал он довольно фальшиво, – я ни в чем тебя необвиняю.

Беляев неторопливо повернул голову и посмотрел на него. Унего были странные глаза, как будто предназначенные другому и случайнооказавшиеся на неподходящем лице.

Ошибся ваятель. Из нестандартного пластилина вылепил.

– Подозреваешь меня, Леша, – протянул он, – я же вижу.Только деваться тебе все равно некуда, так?

Или не так?

– Примерно, – согласился Бахрушин.

– Мне проще, – объявил Ники. – Я-то ведь точно знаю, что нив чем не виноват! Только в том, что меня вместо нее… не взяли.

– Лучше бы взяли.

– Лучше, – согласился Ники.

Из форточки несло сырым ветром, штора шевелилась насквозняке, и хотелось, чтобы все это скорее кончилось.

– Значит, так, – начал Бахрушин. – Есть видеокассета, накоторую кто-то как-то зачем-то снял Акбара. Настоящего, живого Акбара. Этакассета через кого-то каким-то волшебным образом попала к Столетову, и тотзафутболил ее в Афганистан.

– Он зафутболил ее не просто в Афганистан, а Ольге, потомучто она твоя жена, а ты шеф информации Российского канала, если я все правильнопонимаю, – поправил Ники. – Никитовичу он для подстраховки звонил. Он знал, чтокассета в конце концов окажется у тебя и, если Никитович о ней узнает, ты несможешь ее прикарманить и… продать в одиночку. В любом случае тебе придетсяделиться с ним и с Никитовичем.

Бахрушин потер глаза под очками.

– Откуда он мог знать, что Ольга догадается, что это непросто кассета? Он ведь ее никак не предупредил!

Или предупредил?

Ники покачал головой. Он чувствовал себя виноватым – обОльге в Афганистане он знал все, а Бахрушин ничего, но при этом именно Бахрушинбыл ее мужем!

– Никто ее ни о чем не предупреждал, Леша. Я бы… я бы знал.Она бы мне сказала. А предупредить он ее никак не мог. У нас десять днейтелефон не работал, ты же в курсе. Только в тот день заработал, когда… еезабрали.

– Но ведь вы могли эту кассету затереть, спустить в унитаз,выбросить к черту!

– Не могли мы ее в унитаз спустить. Кассеты в поле дефицит,ты же понимаешь. Затереть могли, ясное дело, но вряд ли там морда Акбара вотпрямо открыто записана! Скорее всего там какое-то… двойное дно, в этой кассете.Как в чемодане.

– В чемодане, – повторил Бахрушин, морщась.

Ему отчаянно не нравилось все, что говорит Ники, и никакневозможно было отделаться от мысли, что для того это просто игра. В ДжеймсаБонда. В Пирса Броснана. В черта с дьяволом. Но Ники был ему очень нужен, ипоэтому он с ним согласился.

– Да. Пожалуй. Кто-то где-то от кого-то узнал, что кассетуотправили в Афганистан. Фахим объявил розыск. Черт, выходит, он знал, чтоотправили именно по журналистским каналам, раз Гийом сказал Ольге, что в горахищут каких-то журналистов!

– Выходит, знал. Только с чего он взял, что она именно уОльги?! Журналюг в Афгане до черта и больше! В том числе французских, а кассетаиз Парижа пришла! Почему они ее взяли?! Вот чего я понять не могу!

Ну никак не могу!

– И я тоже, – сказал Бахрушин.

У него сильно болело сердце, так сильно, что каждый вздохдавался с некоторым трудом и задержкой, и он все время контролировал руку,чтобы не браться поминутно с той стороны, где больно.

Только одно объяснение было более или менее реальным – прокассету знал Ники, да, да! И он подчас снимал свои сюжеты в таких местах, вкоторые никак не мог попасть обычный человек! Никому не приходило в головувыяснять у него, как именно он получал свои разрешения и доступы – а мог ведьполучать как угодно!

Бахрушин вдруг подумал, что, если выяснится, что это Никисдал его жену полевому командиру Фахиму, он его убьет.

Сам. Без ФСБ, МИДа России и ноты протеста.

Вот оно как. Когда доходит до вывернутого наружу нутра,налет цивилизации на поверку оказывается очень тонким или вообще перестаетиметь значение.

Это Бахрушин знал точно.

Однажды по телевизору показывали сюжет про какого-тонесчастного борца за правду, который все пытался разоблачить большого человека,борец искренне считал его негодяем. Большой человек долго и вяло отбивался отнего, а потом борец начал реально мешать его большому бизнесу. Большой человекстал отбиваться более энергично, а борец тем временем чем-то пригрозил егожене.

После чего пропал и до сих пор не нашелся.

У борца осталась семья – молодая печальная жена имальчишка-первоклассник.

– Все это ужасно, – сказала тогда Ольга, досмотрев этотсюжет до конца. – Почему люди такие свиньи?

– Ты знаешь, – неожиданно признался Бахрушин, – если быкто-нибудь угрожал моей семье или работе всерьез и я был бы уверен, что непопадусь, я бы убил, не задумываясь.

У Ольги сделалось растерянное лицо.

– Ты-ы?! – протянула она. – Ты убил бы человека?!

Бахрушин уже понял, что говорит все это зря, что Ольганикогда не поймет и, может быть, даже станет как-то по-другому к немуотноситься, но остановиться не мог.

– Убил бы, – сказал он упрямо. – Мы так устроены. Мызащищаем то, что принадлежит нам.

– Убивая себе подобных?!

– Как угодно.

– Алеша, это очень жестоко.

– Ольга, это закон природы. Сколько лет существуетчеловечество?

– Много. Миллион или два.

– А моральные законы? Что такое хорошо и что такое плохо!

– У него мальчишка остался. Один. Без отца.

– Никто не заставлял его лезть на рожон. Он атаковал, а тот,второй, защищался. У того ведь тоже дети и жена. И он не мог допустить, чтобы сними что-то случилось. Когда доходит дело до жизни и смерти – все так, как быломиллион лет назад. Или два.

Какая там цивилизация с ее налетом!

И если во всем виноват Ники, он просто убьет его, хотя этоуже ничего не изменит.

– Леша, – сказал Беляев спокойно, – ты бы вискарь допил,расслабился, а то я тебя боюсь! И остановись. Не думай пока, что это я, ты ещеуспеешь. Кто, кроме меня?

Иногда его проницательность казалась страшной инеобъяснимой.

– Кроме меня, об этой посылке знал француз, который еепривез. Как его?

– Робер Буле.

– Значит, этот самый Буле. Кто еще?