молнию вверх.

– Но если все так, – Алекс опять снял шапку, – мы должны сказать им.

– Нам никто не поверит, – усмехнулась Алина. – На мне уже клеймо, а тебя… тебя просто терпят, потому что ты можешь избить. Авторитет у них не ты, а Ситько. Если он сказал – Седова шлюха, значит, это так. И не только для Горева и компании, уж поверь. Борисовна, и то… Им удобно, понимаешь?

– Я молчать не буду. – Винт сжал кулаки.

– А я буду. И ты, пожалуйста, помолчи. Мне нужно найти решение, мне самой! И когда оно найдется, ты сможешь сказать все, что захочешь.

– Ладно, – Алекс снова вздохнул, – но я считаю, в глаз – надежнее.

– Саша! Саша! Олень нас уронил! – Девчонки, вывалянные в снегу, белые, как йети, бежали к брату. За ними, впряженная в санки, ковыляла уставшая Женя.

Алина вдруг поняла – тесное, скрипучее имя Алекс больше ему, Алексу, не идет. Стукнув носком ботинка по снежному кому, она спросила:

– Зачем ты побрился, Винт?

Имя Винт ему тоже не шло.

– Ты правда не понимаешь? – голос его звучал глухо.

– Правда.

– Ну тогда забудь.

Девочки-из-ларца налетели, повисли у него на руках.

– Саша, дай конфету!

– Саша, дай! Дай, дай, дай!

– А можно… – Алина запнулась. – Можно и мне называть тебя Сашей?

– Можно, – улыбнулся он, – это будет приятно.

Потом, когда подошла Женя, вынул из рюкзака горсть конфет и всем раздал по одной. Поправил на сестрах шапки, собрал фантики, хмыкнул:

– Ладно, четыре женщины, давайте долепим пятую.

Снег пополам с дождем звонко стучал по капюшону. Ноги мокли в бурой каше, и Алине хотелось бросить все и вернуться домой, в теплую фланель халата. Но мама, которой приспичило забрать у Ксении Львовны какие-то книги, наверняка обиделась бы на нее. Жила Ксения Львовна далеко – пешком минут сорок, не меньше, и потому Алина решила ехать на автобусе. Люди набились в короб остановки так плотно, что влезть к ним, в скользкую гущу тел, все равно бы не получилось. Алина отошла к магазину «Ткани» и встала под навес. Там на нее хотя бы не капало.

В магазине ярко горел свет. Женщины из пластика, обмотанные тканью, сидели нога на ногу в низких окнах. Это были красивые женщины, хоть и не настоящие, и Алина привычно завидовала им. На днях Игорь в толчее столовой вдруг зачем-то прижался к ней, до того крепко, что ее затрясло от гнева и неясного волнения. Она, не разворачиваясь, жестким локтем двинула ему под ребра. Игорь ругался плохими словами, а после заявил, мол, Алина не девушка вовсе, а так. И это обидное «так» горькой пилюлей забилось ей под язык.

Алина отвернулась от красавиц и стала высматривать свой автобус. И вот, когда его грязный лоб показался на соседнем перекрестке, кто-то громко постучал по стеклу. Оттуда, изнутри, из магазина. Алина обернулась. За стеклом стоял Зяблик и пальцем манил ее к себе. Автобус подъехал, открыл двери, но Алина уже бежала мимо этих дверей ко входу в магазин.

– Привет, – сказал ей Зяблик, – мокрая ты курица.

В магазине было по-летнему разноцветно. Длинные полосы ткани свисали почти от потолка, и самые легкие из них чуть колыхались, когда покупатели проходили мимо. Зяблик приподнял край одной такой полосы, нежно-зеленой, и сквозь ткань посмотрел на Алину – бледный, словно водяной.

– Где ты опять пропадал?! – укорила его Алина.

– Не скажу. Лучше спроси, где я буду пропадать.

– Ну, предположим, спросила.

– Там же, где и ты. Пойдем! – Зяблик взял ее за рукав и потащил к двери с надписью «Склад».

– Туда нельзя! – заартачилась было Алина, но одернула себя: «Заткнись, тетеря! Ты ведь хотела чего-то новенького – на, получи».

– Мне можно. – Он втолкнул Алину в подсобку, следом нырнул сам и неплотно прикрыл дверь.

Ненадолго оба приникли к оставленной щелке. Алина нервничала. Казалось, вот-вот раздадутся сердитые голоса, замелькают серые халаты продавщиц, а потом… потом их найдут и случится что-то очень нехорошее. Но халаты все так же скучали за прилавками, а голосило только маленькое радио возле кассы.

Зяблик потянул дверь, та защелкнулась, и плотным подолом Алину накрыла темнота.

– Излагай, как дела, – раздался голос Зяблика, но не рядом, а из глубины склада.

– Никак, – вздохнула Алина.

– Никак… – эхом отозвался Зяблик, но теперь совсем с другой стороны.

– Ты где?

– Ты где… ты где… ты где… – Голос прыгал с места на место, но шагов Алина не слышала. Она крутила головой, как охотник на мелких птиц, но птица ускользала от нее, перелетая с ветки на ветку.

– Эй! Тут ничего не видно, я боюсь!

– Боюс-с-сь, – тонко сказала птица откуда-то сверху.

– Хватит! – не выдержав, почти закричала Алина.

– Хватит, – повторили ей в самое ухо, и вспыхнул свет.

Когда резь в глазах прошла, Алина увидела длинные стеллажи с рулонами ткани. Отсюда рулоны уносили в зал, отрезали от них нужные метры и снова приносили – лежать на просторных полках. Смотаны ткани были небрежно, и широкие углы их свисали собачьими языками.

Зяблик, раздвинув ткани, сидел на одной из полок. Куртку он снял и почему-то оставил на полу. Возле куртки стояли черные с рыжим проблеском ботинки – как и всегда, на очень толстой подошве.

– Иди сюда, – позвал он.

Алина пошла к нему, будто прирученный зверь.

– Ты хотела больше знать обо мне? Смотри же, вот мой тайный дом.

– Дом? – удивилась Алина. – Но ведь тут… просто тряпки, и всё.

– Тряпка – это твой любовник. Помню, помню, бывший, не закипай. Здесь же, – Зяблик погладил туго спеленатый бархат, – материя. И она говорит…

Алина прислушалась, но мертвые рулоны, конечно, лежали молча. Зяблик взял ее руку и приложил ладонью к бархатному полотну. Пальцев коснулись сотни иголок – слабых, не колких и оттого приятных.

– А как тебе это? – Зяблик влез еще выше и вытащил рулон с тонкой и гладкой тканью. Рисунок ее был размытый, словно в разлитую воду капнули акварелью. – Подними-ка голову.

Алина послушалась, и мягкое, шелковое упало ей на лицо.

– Мне нравится, – сказала она. Звук получился звенящий, какой бывает, когда дуешь в губную гармошку, сделанную из расчески и бумаги.

Зяблик все накидывал ткань, и вскоре Алинина голова оказалась в плотном, почти непрозрачном коконе. Дышалось, впрочем, легко, и Алина, прикрыв глаза, представляла, будто стоит под теплым проливным дождем. Она и правда слышала его, дождь, и это означало, что тайный дом начал с ней говорить.

Потом, уже свободную от кокона, Зяблик вел ее дальше, от полки к полке. Черно смотрел, купал в волнах, самой Алины не касаясь,