– Нет уж, голубок, я лучше лишний раз встануда открою, а то время лютое, не знаешь, кто набредет. Вон, проезжайте до концадороги, а там увидите теремок – это и есть его дачка!

Олег кивнул, повернул от ворот налево.Мелькнул небольшой домик, аккуратная поленница, «уазик» около забора.

– Ты его напугал, – сказала Женя.

– Переживет. Ишь, как заботится о покое своихподопечных! Или это только о Корнюшине такая печаль? А интересно, кого этопривез к себе Кирилл Петрович?

Ехали по дороге уже минут пять, не меньше.Жене стало казаться, что сбились с пути, но из тьмы снова и снова выступалиочертания дачных домиков – от самых примитивных до вычурных, затейливых.

– С ума сойти, – сказала онарастерянно. – Это что же – в Хабаровске столько художников?

– Дела давно минувших дней, – сказалОлег. – Преданья старины советской. Тут и писатели, и журналистыпристраивались втихаря. Повоздвигли хоромин, а теперь у многих даже на билет,чтобы сюда доехать, нет денег. Видишь, дачки сплошь пустые да темные?

И в самом деле – редко-редко где мелькалоосвещенное окошко. А впереди, там, куда они направлялись, и вовсе царила глухаятьма.

Сбоку мелькнул проулок, и Олег резко свернул.

– Как думаешь, не стоит афишировать своеприбытие? – Он затормозил. – Согласен. Тогда пошли, разомнемся.

Осторожно, стараясь не шуметь, вышли измашины.

Ночь оказалась удивительно теплая – словно быи не конец августа.

Олег несколько раз оглянулся, запоминаядорогу. По счастью, как раз у поворота стояло огромное дерево.

– Жаль, что не береза, ствол белел бы в темноте,хороший ориентир, – шепнула Женя.

– Вот именно что береза, – возразилОлег. – Только черная. Дерево такое у нас тут водится – черная береза.Белая, кстати, тоже имеется.

Прошли метров пятьдесят – что-то смутно-сероевозникло впереди. «Волга»!

– Ага! – выдохнул Олег. – ЭтоКорнюшина. О, гляди: чем не терем?

Глаза уже слегка привыкли к темноте, и вбледном звездном свете замаячили затейливые башенки, флюгер, навершия.

– Надо же такого понастроить! –восхищенно шепнула Женя. – Два этажа, и оба с выкрутасами. Смотри, еще истатуя на балконе.

– Где? – насторожился Олег.

– Нет, показалось, наверное. Или это человекбыл?

Замерли, всматриваясь, но балкон, залитыйбледным лунным светом, был пуст – только играла на перилах тень разлапистогодерева.

– Будем считать, показалось. Тихо, тихо…

Подошли к забору и двинулись вдоль него, ведяпо штакетнику руками и пытаясь нащупать калитку.

– О, живым запахло! – обрадовался Олег.

Да, с противоположной стороны террасыобнаружилось освещенное окно. И сразу ладонь Жени провалилась в пустоту –калитка не заперта, очень удачно.

Под ногами слегка шелестела трава, но ветербеззаботно гулял в вершинах, не заботясь о тишине, и всю округу наполнял толькоего вольный, ровный шум, заглушавший все остальные звуки.

Вокруг террасы белели звездочки душистоготабака, благоухали исступленно, сладко. Где-то вдали внезапно заорали лягушки иразом стихли.

Подкрались к террасе.

Олег махнул Жене, потом перебежал, согнувшись,под освещенным окном, она – следом. Осторожно подняли головы, но ничего неувидели: мешали полузадернутые шторы. Окно закрыто плотно, ни звука не слышно.Может, там нет никого?

Нет, вот в просвете между штор появилсяКорнюшин.

Стоит, мрачно смотрит куда-то в угол. Бледноусмехнулся, шевельнул губами. Что-то говорит! Да, похоже, он не один.

Олег стиснул руку Жене и попятился от окна.

Одним прыжком перемахнули освещенноепространство, затаились за кустом. Шиповник, как выяснилось, – колючий.Ничего, перетерпится.

В самом деле, какой смысл сидеть под окошком, еслиничего не слышно и видно чуть? Отсюда обзор лучше, хотя это скорее получаетсятеатр теней.

Черный, как дьявол, Корнюшин мечется покомнате, оживленно жестикулируя, иногда замирает, обращаясь к кому-тонезримому: ждет ответа? А собеседника не видно. Не сам же для себя произноситэту речь Корнюшин!

Остановился, устало опустив голову. Махнулбезнадежно и вдруг метнулся вперед, хищно вытянув руки.

Мгновение Олег и Женя ошеломленно смотрели наопустевшее окно. Вдруг на занавесках нарисовались две сцепившиеся фигуры.Топтались, покачиваясь, потом рухнули.

Женя схватила Олега за руку, почувствовав, каквесь он напрягся, но Олег нетерпеливо освободился от ее дрожащих пальцев.

– Мы зачем сюда пришли? – блеснул сердитоглазами и выдернул из-за пояса пистолет. – Пока не высовывайся.

Шагнул вперед, но тотчас отпрянул: на террасезагрохотали шаги, метнулась тень.

Корнюшин! Да, это его профиль: кудлатаяголова, окладистая борода. Вцепился в столбик, подпирающий крышу, замер,смертельно бледный в бликах света.

Он, точно. И пока вполне жив. Женя перевеладыхание.

Корнюшин вдруг насторожился, вскинул голову,спрыгнув с крыльца, ринулся, не разбирая дороги, в сад, и растворился втемноте.

Но калитка вроде бы в другой стороне. Значит,Корнюшин помчался не к машине. А куда? Или сам не понимал, что делает?

– Пошли, – шепнул Олег. – Поглядим.Только тихо. Он-то удрал, а кто-то остался. Смотри, не высовывайся!

И одним прыжком вскочил на крыльцо.

Женя осторожно шагнула на ступеньку – и сразузаскрипело под ногой. Замерла.

Олег обернулся, зыркнул на нее, потом махнулрукой и скрылся за дверью.

Женя не поняла, что значил этот жест: стой?Иди за мной? Подумала – и двинулась вперед, обмирая при каждом шорохе.

Тяжело, как медведица. Так, по крайней мере,ей казалось. Олег же летел по коридору, будто сухой осенний лист, почтибесшумно. Вот его силуэт мелькнул в освещенном проеме – и тотчас прянул вкомнату.

Женя кинулась за ним, забыв о всякойосторожности, каждое мгновение ожидая стрельбы, криков, – и замерла напороге, увидев, что Олег склонился над человеком, лежащим в углу, прямо наполу.

От Жени его загораживал стол. Она только ивидела поджатые ноги, бессильно простертую руку, плечо и неловко вывернутуюголову, прикрытую другой рукой.

– Мертв?!