У Тартарина в руках появился старинный английский лук из тиса, огромный, в его же рост, а Гавгамел вынул из воздуха тугой парфянский лук из умело скреплённых турьих рогов, разом натянули тетивы.

Глава 7

Олени вовремя прыснули в стороны, это Южанин постарался, и обе стрелы, длинная и короткая, похожая на арбалетный болт, вонзились в ствол дерева в дюйме одна от другой.

– Это нечестно, – сказал Тартарин с обидой. – Сам рогатый, вот и подыграл родне!

– Все мы родня, – ответил Южанин. – А с высоты сингуляров нас с оленями спутать запросто, сплошь рогатое стадо!

Он хохотнул, довольный шуткой, но глаза оставались серьёзными и даже невесёлыми.

– Рогатые, – повторил Тартарин. – А ещё и мохнатые… В самом деле дичаем? Вообще-то теперь в особой опасности мозги. Но с телами управились? Всё путём, всё самовосстанавливается? Уже и ортодоксы не твердят, что болезни от Бога.

Гавгамел рыкнул недовольно:

– Ортодоксов меньше процента в мировой глыбе здорового и даже слишком здорового человечества. А мы – не они?

– Мы – это мы, – возразил Южанин. – Здоровья не бывает слишком.

Тартарин покосился на его румяное и, как говорили в наше время, кровь с молоком лицо.

– Статистика гласит, – сказал он книжным голосом, – больные больше преуспели в науке и творчестве. Но теперь у нас ни науки, ни творчества. Хотя если взять тебя, то если натворишь, то год разгребать самой большой лопатой, надев респиратор…

Южанин хохотнул:

– А на хрена нам наука? Да и это грёбаное искусство? Никогда не понимал этой дури. Зато жрать и пить можно с утра и до ночи, и не толстеть, как вон я! А я не толстый, просто дородный и в меру упитанный, что красиво и возвышенно. Жаль только, что и пьянеть вусмерть ну никак.

– А хочется? – спросил Тартарин с живейшим интересом.

– Иногда, – признался Южанин. – Хотя у нас есть кое-что и покрепче.

Я всё ещё помалкивал, Южанин говорит слишком громко и напористо, убеждает не только нас, но и себя, хотя поесть и закусить любил и раньше, ещё в наше время.

Холодок прокатился по телу, как же трудно выдираться из виртуальных миров, куда погружаемся всё глубже. Кое-что покрепче, как сказал Южанин, это и есть тот прекрасный мир, где ты царь и бог уже в силу того, что ты это.

Словно соревнуясь с ним, наш реальный настолько стремится удовлетворять все наши запросы, что стал такой же трясиной, только общей, в то время как виртуальные миры заточены порознь под каждого.

Но попробуй сингуляры подбросить нам хоть чуть трудностей, сразу завопим, что нас обижают, пользуясь своим технологическим и прочими преимуществами.

Гавгамел посматривал на меня усмешливо, пророкотал грохочущим голосом, стараясь сделать его дружеским и участливым:

– Где дурь, там обязательно человечность. Верно, шеф? Где один интеллект, то ИИ и сингуляры. Хотя насчет сингуляров не уверен. Вряд ли они смогли отказаться от такой сладкой возможности, как дурость.

Тартарин звучно шлёпнул его по округлому, как валун на берегу океана, массивному плечу.

– У нас люди, если без сучков, то и люди вовсе. С ними даже общаться противно.

– Ты о тесте Тьюринга?

Он ответил с кривой улыбкой:

– Ты же помнишь, тест Тьюринга был только тогда пройден, когда робот начал говорить дурости, скабрёзности. И тогда его признали равным по интеллекту человеку, хотя никаких прав не дали, привет Курцвейлу.

Гавгамел посмотрел на него с подозрением.

– А ты точно не моб?

Тартарин откинулся в кресле, словно получил кулаком в лоб.

– Ты чего?

– Аргументация, – пояснил Тартарин, – похожая. Был как-то в нашей фирме один… Года полтора работал, на хорошем счету, исполнительный такой… а потом оказалось, что монстр, выпавший из-за глюка из виртуала!.. И то распознали случайно. Даже не распознали, а разработчики обнаружили баг, начали искать, нашли. Честно говоря, нам было жаль, когда его забрали. Хороший парень, исполнительный!.. Даже лучше некоторых из моих нынешних друганов.

Гавгамел сказал обидчиво:

– А чего смотришь в мою сторону?.. Если что не так, иди целуйся со своими мобами!.. Я вот различаю, кто моб, а кто нет, хотя когда на тебя смотрю, то всякие мысли в голове, даже пристойные, но я их отпинываю, понял? Потому что дружим с детства. А тогда мобов не было. Во всяком случае, разгуливающих по городу и косящих под людей.

Южанин изящно, почти как Ламмер, промакнул губы салфеткой, сказал лениво:

– Да брешет он, не видите?.. И ни в какой фирме не работал. Сразу после школы на пособии для недоразвитых… в смысле, для незанятых.

Но разговор уже угасал, наговорились, наобщались, каждый, по глазам вижу, начинает погружаться в свой виртуальный мир. Даже у Гавгамела, нашего железного Феликса, вид несколько отстранённый, мимика и жесты чуточку невпопад.

Я поднялся из-за стола и сказал веско:

– Прощаюсь до завтра!.. Запомнили?.. Завтра в это же время, а лучше с утра!.. С готовыми вариантами, как дальше.

Они исчезли раньше, чем я договорил. Как мне показалось, с излишней поспешностью, словно опасались, что предложу поработать ещё.

Вернувшись к себе, я прошёлся взад-вперед по комнате, в груди торичеллиева пустота, а сам как будто завис в пространстве между небом и землей.

– Ванда, – произнес я негромко, – ты меня слышишь?.. Ванда!

По дефолту её имя должно звякнуть в её сознании, где бы она ни была, я затаил дыхание и ждал, а когда ощутил её неслышное приближение, вздохнул с таким облегчением, словно спасся от неминуемой катастрофы.

Она вышла из пространства, лёгкая и солнечная, будто подсвеченная со спины прожектором, взглянула с доброжелательным интересом.

– Ого!.. Ты как выжатый лимон.

– Похоже, – согласился я. – Чай, кофе?

Мне почудилось, что от её улыбки осветилась вся комната.

– Ещё помнишь? – поинтересовалась она. – Да, сделай кофе. Зерна мелешь сам?

– Когда-то было такое, – согласился я. – Теперь слишком ленив.

– Но от кофе никак?

– Было бы слишком, – ответил я. – На такие жертвы ни за что.

Она чинно опустилась за столик, руки сложила на коленях, как тургеневская девушка, в больших глазах я прочел немой вопрос, но вместо ответа взял из пространства две фарфоровые чашки с горячим коричневым напитком, одну поставил перед нею, с другой сел напротив.

– Спасибо, – произнесла она, – по запаху чую, кофе… хорош.

– Лучший, – заверил я. – Не знаю, зачем существуют другие сорта, если все могут получить лучший из лучших?

– Вкусы разные, – напомнила она. – Дело ж не в доступности. Похоже, вы одолели очередной рубеж?

– Наполовину, – ответил я. – Хотя, может быть, только самый краешек, нам же