изменения – дело рук сингуляров, то здесь должны увидеть тоже через тысячи тысяч лет!

Она весело рассмеялась.

– Какие пустяки тебя занимают!.. У сингулров другие скорости. Во всём. Живут быстрее, передвигаются быстрее, работают быстрее… Скорость света, как бы тебе сказать, первая ступень из Третьего уровня. Сингуляры передвигаются на несколько порядков быстрее.

Я посмотрел на неё остро. Значит, это не она, как я вчера подумал. С того времени, как ушла от меня, минуло два года, а порог Сингулярной эпохи переступила, как сейчас помню, одиннадцать месяцев, три недели и два дня тому. Но это для меня скоро год, а в сингулярном мире профыркнули сотни тысяч лет, если не миллионы…

Она взглянула с сочувствием, голос прозвучал тепло и с заботой:

– С тобой всё в порядке? У тебя такое лицо…

Я тяжело выдохнул:

– Все норм, это я так. Бывает.

Она спросила тихо:

– Всё же бывает?.. Здесь разве не идеальная медицина?

Я отмахнулся.

– Не бери в голову. Медицина не виновата.

– Вот и хорошо…

Сердце бьётся всё сильнее, я чуть задержал дыхание, пытаясь смирить эту плохо контролируемую мышцу, поинтересовался почти обычным голосом:

– Но это ты… в самом деле? Ты же маленькая, чуть ли не дюймовочка. И голос был писклявый.

Она взглянула чуточку насмешливо, но мне почудилось некоторое смущение.

– Всегда хотела быть большой и крупной, как Валька Лизунова или Галя Вовк, если ты их помнишь. И чтобы голос мощный и сильный, как у Крокодильши, что вела у них уроки физкультуры.

Я перевел дыхание, стараясь делать это как можно незаметнее.

– Понял, понял. А вот мне повезло, никаких комплексов детства. Разве что по мелочи. Потому я как в песне, «каким ты был, таким ты и остался»…

– Казак лихой, – договорила она, – орёл степной. Помню. Но всё это детство. Вырасти из коротких штанишек всё ещё желания нет?

Говорит по-прежнему легко, но я уловил новую нотку, взглянул на неё прямо. Она не отвела взгляд, глаза ясные, как у Эльзы из Лоэнгрина, хотя сейчас можно взять себе любой облик, но этот кажется таким настоящим.

– Из детских штанишек, – повторил я. – Мы вроде бы выросли.

– Растяжимое понятие, – произнесла она негромко. – И натяжимое. Иные и до старости остаются… оставались. Таких было принято хвалить!..

– Ты очень… не та, – сказал я. – Почему именно эта личина?..

– Но ты меня ощутил?

– Сразу, – ответил я. – Но сам себе не поверил. Видимо, что-то есть такое… Как-то у тебя осталось от той…

– А у тебя?

Я помолчал, ответил нехотя:

– Остался весь. Потому и тоскливо.

Она чуть отвела взгляд, то ли чтобы не смущать, я всматриваюсь жадно, но что могу увидеть кроме того, что позволит увидеть, наконец она сказала тихо:

– Но ваше общество встряхнулось с этим воскрешением… Ожило!

– Ненадолго, – возразил я. – Малейшая трудность – все сразу в кусты.

– Но ты держишься?

Я поморщился.

– Как председатель я должен примерничать… Да и обидно. Настоящие трудности даже не начинались! А мы уже… Слишком привыкли, что всё как бы само. ГИИ даже сопли подтирает.

– Тебе это не грозит, – возразила она. – Я же знаю, ты всегда ощетинивался, когда натыкался на рогатки и стены. Завтра ждёшь народ с готовыми вариантами, что дальше и как?

– Да, – ответил я.

Она светло и сочувствующе улыбнулась.

– Успеха, герой.

Глава 10

Луна поднялась над краем земли, медленно поползла на верхушку неба, а я всё сидел на том же месте, посматривал на лениво перемещающуюся воду.

На этот раз не воссоздавал её облик, и так в памяти чёткий и ясный, вижу в её глазах море понимания и сочувствия, но отчетливо ощущаю и незримый барьер, что не позволяет ей даже чуть-чуть вмешаться, подтолкнуть, указать верное направление.

Возможно, сингуляры, пусть не все, но хоть какая-то часть, не стали вычёркивать из своего генома звериные черточки, что достались нам от длинной цепи лохматых предков, и это теперь связующее звено с нами.

Те, кто вычеркнул и полностью перестроил себя на кремнийорганику, вовсе перестали быть людьми, ушли на другие планеты и вообще в пространство, а мы остались хранить суть человечества в его неизменном виде.

Правда, наши предки очень бы удивились таким потомкам, но в целом, на взгляд вселенной, даже сингуляры – всё же то самое человечество, что вышло из пещер, пусть даже успело апгрейдиться, измениться, приобрести кое-какие новые возможности, но всё же суть наверняка прежняя: доминирование, захват новой кормовой базы, распространении своего вида на новые территории…

Хотя, конечно, это мои пожелания, а их направленная эволюция могла принять вовсе непостижимые мне формы.

Но Ванда права, народ глупеет, глупеет… Хотя это не она сказала, это я сам с неохотой дотащился до такой очевидной теперь идеи. Хотя началось не сейчас, только продолжили и углубили, как говорил наш секретарь парткома.

Видно было даже по тому, какие песни напевали тогда гомо сапиенсы, что вроде бы цари природы и венцы творения. «В траве сидел кузнечик», «А я играю на гармошке», «А нам все равно»…

Самые популярные из фильмов были тупые развлекухи: «Иван Васильевич», «Бриллиантовая рука», «Джентльмены удачи», «Кавказская пленница» и прочая незамысловатая хрень, мол, чем проще, тем понятнее, хотя знали, что ещё со времен Эллады жанр комедии создавался только для дураков и хилых разумом.

Мужчин начали называть мужиками, и они это приняли. А чо, с мужика спроса меньше.

Раньше такое было бы стыдно, старались держать уровень, но потом пришла демократия, ничего не стыдно, можно и дураком выглядеть… Помню, как появилась такая гордо-хвастливая реплика: «Вот такое я говно!»

Правда, ещё антропологи заметили, что у неандертальцев мозг был больше, а за последнюю тыщу лет уже и у кроманьонцев уменьшится, а у нас мозги усохнут до бабуиньих.

Жить стало легче, жить стало веселее.

Бездумно переместился в свою квартиру, только там спохватился, договаривались же пользоваться такими способами только в крайнем случае, «чтобы оставаться людьми», ну да ладно, сейчас мне так хреново, что этот пробой в пространстве можно списать на чрезвычайный случай.

Но в квартире стало ещё хреновее, чёртов комфорт и эта услужливая мебель, всё не так, точно не так, но не отказываться же от такой роскоши, это не в правилах человека…

Я рухнул на диван, тот попытался превратиться в кровать, но я заставил оставаться в прежнем виде, почти машинально вызвал в памяти образ Ванды.

Она соткалась из воздуха, словно привидение, просвечивает насквозь, нижняя половина тела настолько истончается, что ног нет вовсе, но глаза смотрятся как две звезды в полночь.

– Ванда, – проговорил