в тугие складки, даже застывшие твари послушно колыхнулись, словно нарисованные на ткани занавеса.

Тартарин с заметной неохотой шагнул следом, пространство за нами сомкнулось, я зябко повёл плечами от пронзительно холодного воздуха, вокруг снег и лёд, небо непривычно высоко, на горизонте сверкают алмазными искрами замёрзшие пики гор.

– Ледниковый период? – спросил за моей спиной Тартарин. – Что за изврат…

Казуальник вышел из-за ближайшей скалы, покрытой искристой под солнцем изморозью, сам обнажён до пояса и блестит, словно намазанный маслом, плотные джинсы заправлены в сапоги с голенищами выше колен, будто приготовился бродить по болоту, на поясе два ножа, а в руках сверкающий зловеще багровым длинный меч с узким лезвием, похожий на язык пламени.

– К ледяным монстрам? – спросил я. – Тебя же раздерут ещё на входе в данж!..

Он ответил с широкой улыбкой, что смотрится зловеще на его костлявом лице:

– Там в прихожей пьяный мечник. Если его напоить, в благодарность вынесет всех на моём пути. Мне останется завалить самого босса. Да и тот будет весьма так… ослабленным.

– Чем поишь? – спросил Тартарин заинтересованно.

Казуальник ответил с удовольствием:

– Коньячком. Старым выдержанным коньяком.

Тартарин посмотрел с недоверием.

– Чем-чем?

– Коньяком!

– Тем старым?

– Марки ОС, – ответил Казуальник с удовольствием. Что значит «Очень Старый».

Тартарин покрутил головой.

– Вот уж не думал, что кто-то ещё пьёт ту старомодную бражку. Хотя почему нет?.. Раз ходят в данжи, то и пить могут всякую хрень. Господь создал людей разными, даже коньяк не уравнивает!

Я поинтересовался:

– Читами пользуешься?

Казуальник набундючился, ответил с величайшим достоинством:

– С какой стати? Читы нужны, когда ты в многолюдном мире, а все, как известно, соперники, хоть и улыбаются. А здесь я царь и бог, мир создан мною, а какой интерес, если нет препятствий?.. Сам их воздвигаю, сам преодолеваю!

Тартарин нахмурился, выпад в его сторону, сказал с иронией:

– В твоем мире и женщины ложатся не сразу?

Казуальник сказал нехотя:

– У них есть возможность сопротивляться… некоторое время. Но как устоять перед моим обаянием?

– Перед твоим запрограммированным обаянием. – согласился Тартарин. – Это да, сложно. Я бы сказал, невозможно, если бы не боялся задеть твою нежную и чувствительную, как у крокодила, душу!..

Я сказал примирительно:

– Условность должна быть заметнее, как в фэнтезийных мирах Ламмера. А твой слишком похож на реальный!..

Казуальник заулыбался с видом полнейшего превосходства.

– А реальность – не условность? Мы в условностях со дня рождения. Придуманные миры появились не с созданием тридэшных, их творили ещё сочинители мифов и сказок, Гомер и Гесиод, а потом Гуттенберг поставил это дело на широкую ногу. А дальше кино, телевидение, баймы… Мы всегда с охотой погружались в придуманные миры, так что ты это брось!

Тартарин сказал ехидно:

– Тогда чего не нравится, что мы в придуманном кем-то?

– Я не ропщу, – пояснил Казуальник. – Принимаю, как данность. Что, уже пора?

– Куда уж порее, – ответил я. – Приходится вас собирать, как разбежавшихся коз по лугу!

– Твоя работа, – согласился Казуальник. – Помню, ты так и партвзносы собирал, а от тебя народ прятался!

Он хохотнул коротко, а Тартарин молча раздвинул пространство, по ту сторону щели блещет хрусталём накрытый стол, в широких бокалах красное вино, а на диване в раскованных позах сидят красные и распаренные Южанин и Гавгамел, как толстый и тонкий по Чехову в черновом варианте, орут мощными голосами двух Шаляпиных:

– Бездельник, кто с нами не пьёт!

Тартарин совсем некстати, едва не оглушив меня, заорал над ухом популярную в годы своего детства «Застольную»:

– Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!

Южанин посмотрел на нас весело и крикнул:

– Налей, налей, стаканы полней!

Я спросил раздраженно:

– Что у вас за ностальгийное цунами?

Казуальник сказал весело и примирительно:

– Да так, услышал, и накатило… Зато здесь, как видишь, хорошо поржали!

– Молодцы, – сказал я. – Овса подкинуть?

Тартарин сказал тихонько:

– Какого овса, им бы желудей…

Южанин расслышал, набундючился.

– Сам ты… парнокопытный…

– Ага, посмотрел на свои ноги?

Глава 9

У Южанина то ли по пьяни быстро сменился настрой, то ли перепад настроения, запел голосом то ли Лемешева, то ли вовсе Козловского:

– А у нас во дворе есть девчонка одна,

Среди шумных подруг незаметна она,

Ничего в ней нет,

А я все гляжу, глаз не отвожу…

– Подслеповат стал, – сказал Тартарин с сочувствием.

– Ты чего? – оскорбился Казуальник. – У меня глаз как у собаки, а нюх как у орла!

Он всё же доорал песню до конца, я некстати подумал, что раньше никто из нас не знал ни одну полностью, даже Гимн и то первый куплет с припевом, а дальше только бодро мычали, но подключение мозга к интернету напрямую дало возможность сразу видеть, что там дальше, и даже менять голос на соответствующий моменту.

– Шеф, – сказал Южанин, – может, тебе тройного одеколона? Что достойного в этом сраном коньяке? А тройной одеколон – это недооценённая вещь.

Я ответил сердито:

– Я не опускался до тройного, не бреши.

– А я пробовал, – признался он со скромным достоинством. – Время было такое. Смутное. Но без Бориса Годунова! И даже без Бориса Ельцина, хотя при нем смута была ещё та, а «Шипр» нарасхват… А ты чего такой смурный?

– Воскрешение, – напомнил я. – Мы же воскрешатели, забыл?.. Сингуляры дали технику, остальное должны мы, чему сперва так радовались!

Он хмыкнул.

– Да-да, уже не очень. Трудиться и даже работать… Пусть лошадь работает, у неё голова большая.

Казуальник затянул томным голосом ресторанного шансонье:

– Закурим, товарищ по одной, Закурим, товарищ мой…

Тартарин сказал с достоинством:

– Курить как бы вредно.

– Ты не патриот, – сказал Казуальник напыщенно, – а как же «закурим перед стартом, до старта осталось четырнадцать минут»?.. Закурить сигарету…

– Папиросу, – напомнил Тартарин.

– Да хоть сигару, – ответил Казуальник. – Нам всё можно!.. Подумаешь, последние годы зожничали… А теперь вот возьмём и закурим!.. И выпьем, и снова нальём!

– Курить тоже вредно, – сказал Тартарин. – И вообще моветон.

– Налей, налей, – пропел Казуальник, – бокалы полней!.. Это же классика, а ты что, Иван, родни не помнящий?.. А как же воскрешённые? Они все пили и курили!.. И предавались!.. Со всем первобытным бесстыдством Екатерины Великой. Шеф, что-то не так?

Я пробормотал:

– Теперь вижу, что не так, но перетакивать себе дороже. Хотя надо. Хотя не знаю как. Думал, с вами как-то побрэйнстормим, но вижу, что вы люди творчества…

– А это значит, – спросил Южанин почти трезвым голосом, – ни на что не годные, кроме как пить и жаловаться на судьбу?.. Не-е-ет,