в те годы, когда были молодые и предельно глупые, это так мило… Как двое щенков!.. Чистые, наивные, искренние, готовые всё отдать друг другу… Потому и восхотелось взглянуть, как ты сейчас.

Я спросил осторожно:

– И… как?

Она ответила серьёзно:

– Нахлынуло. Как в те годы. Нет, конечно, сейчас я не та, но то очарование всегда могу ощутить снова и снова. Даже усиленно. Однако… иногда мерещится, что для этого не обязательно погружаться в прошлое?

Её взгляд стал вопрошающим, я ответил сбивчиво:

– Ты знаешь, где меня найти… но, похоже, имеешь в виду нечто иное?

Он чуть наклонила голову, не сводя с меня пристального взгляда.

– Ты знаешь, о чём я.

Холодок прокатился по моему телу, я ответил хрипло:

– Догадываюсь.

– И как?

– У меня работа, – ответил я уклончиво. – Никто, как видишь, не делает. А кто уже пытается, не совсем как бы успешно. Я должен завершить.

Она сказала мягко:

– А возможно?

– Нет, – ответил я честно. – А ты как сингулярка могла бы?

Она улыбнулась шире, глаза заблестели смехом.

– Мы давно уже не сингуляры.

Я спросил насторожённо:

– А что случилось?

Она помедлила с ответом.

– Ну как бы сформулировать… нет, не получается. Сингуляры были первой ступенькой, сейчас мы от них как люди от амёб.

Я прошептал в ужасе:

– Так где вы… теперь?

Она ответила просто:

– Везде.

Добавила ещё пару слов, не понял, но пахнуло жуткими безднами метагалактик и в то же время микромиров, где в частичках времени закапсулированы бесчисленные вселенные с иными законами, и это всё тоже плоть этих, что уже не сингуляры.

Я ответил с вымученной улыбкой:

– Но кто-то остался и в простых лаптеватых сингулярах? Как мы в людях?

Она светло и озорно улыбнулась.

– Ни одного!.. Рулит не размер мозга, а что человек желает, к чему стремится. Мы как ушли на жажде нового, так и мчимся… Ты же помнишь, для кого-то и раньше высшим счастьем было огородить свой участок высоким забором и жарить шашлыки, ничего больше от жизни не требуя…

– Помню, – сказал я, – но ты и раньше была… устремленной.

– Ты был, – уточила она. – Это я за тобой так старалась успевать, так старалась.

Я умолк, понятно же, у неё на языке вертится вопрос, почему так случилось, почему я не там, а здесь, она тоже молчит, только смотрит вопрошающе, наконец я пробормотал:

– Человеческий фактор…

И снова умолк, этим человеческим фактором прикрываем любую дурь и ошибки, сделанные по небрежности или глупости, ведь человек – это звучит гордо. На самом же деле человеческий фактор сработал как раз у тех, кто ушёл вперед и дальше.

– Да, – ответила она, – да, он самый.

И, понятно, вовсе не то хотела сказать, но произнесла именно то, что всегда говорим, когда нет желания возражать или доказывать очевидное.

Я раскрыл рот, чтобы промямлить что-то совсем уж жалкое, но она, спасая моё самолюбие, растворилась в воздухе, оставив свежий аромат озона, словно после грозы.

Ещё около двухсот человек выдернул в этот мир, даже отыскал Гильгамеша и его верного Энкиду. Глубже заглядывать не стал, разберётся со временем сам Гильгамеш, как и те, кого вернет в наш мир он сам, когда полностью в нём освоится.

Ванда появилась счастливая и радостная, от неё идет незримый свет, сообщила щебечуще, что у них прорыв, удалось то-то и то-то. Я кивал, любуясь её таким милым обликом, а она, спохватившись, перешла на то, что мне чуть понятнее, принялась зачарованно рассказывать о страшной красоте кипящих океанов металла, о недрах сверхновых, где фрики обосновались жить и работать, о странностях в строении вселенной, её структурах, что слишком уж напоминают самоорганизацию материи в нечто упорядоченное, типа того, что создаётся жизнь космических масштабов, где одна галактика может стать гигантской амёбой, а скопление галактик – сложным организмом…

Я прервал:

– А работаете над чем? Ты сейчас что делаешь там?

Она покачала головой.

– Не поверишь, в отделе спасения. Самый важный, кстати! Этот мир, да и весь наш мир всё ещё может погибнуть легко и быстро. Да-да!.. До Перехода мог погибнуть от гигантского астероида, потом от взрыва Солнца, от вспышки близкой сверхновой, но сейчас меры приняты, однако космос ещё может свернуться, распасться, брейниться, а то и вовсе эйжейнить, есть и такое предположение…

Голос её звучал очень серьёзно, дрожь прошла по моему телу, я спросил торопливо:

– Это… о таком мы не думали?

– Думали, – напомнила она. – Но не о всех, конечно. О большинстве даже не догадывались. Кононов ещё в прошлом веке выдвинул идеи неуничтожимости цивилизации, собрал все угрозы, могущие уничтожить здесь все… Потом, помню, собирал Турчин. Сейчас Кононов возглавляет Центр Устранения Угроз, работы там очень много. Больше, чем знали и чем думали. Наша цель – сделать так, чтобы никогда и ничто-ничто уже не могло повредить человечеству. Никогда! И ничем. И через триллионы триллионов лет. Эта вселенная исчезнет, распадётся, а мы будем жить и работать! И создадим, если понадобится, новую, уже заточенную под себя.

Я перевёл дыхание, постарался улыбнуться, но сам ощутил, что эта гримаса не совсем улыбка. Она назвала человечеством сингуляров и тех, кто пришёл 3после них, что вообще-то, если честно, верно. Это мы уже рудименты вроде кистеперых рыб, а то и всяких там амёб.

– А мы всё гадаем, чем вы там заняты.

Она прямо взглянула мне в глаза.

– Это угадать невозможно, но если хочешь увидеть…

Дыхание холодного космоса коснулось моих внутренностей, там всё превратилось в лёд, но я пробормотал:

– Если считаешь, что готов…

– Ты единственный, – напомнила она, – кто не опустил руки, работу по воскрешению не бросил.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Я о тебе не забывала, – сказала она тихо. – Мы же поклялись быть вместе, забыл?

– Такое разве забыть? – ответил я. – Что, в самом деле…

С сильно стучащим сердцем я указал пальцем в потолок, стараясь, чтобы рука не вздрагивала.

Она счастливо улыбнулась.

– Ты на плоской земле?.. Этот крохотный мир у нас внутри. Готов?

– Теперь да.

Она привычным жестом, как все мы делаем, раздвинула пространство. Я задержал дыхание, сердце застучало чаще, чувствуя – сейчас шагну в другой мир.