– Я пошёл… Поразмыслю там у себя.

Обиженный Южанин вскрикнул:

– Ты чего? В кое-то веки начали собираться вместе!.. Да я такой стол сейчас организую!.. За ним и поговорим, как в старое доброе время!

– Я столько не съем, – возразил Гавгамел.

– Съешь, – заверил Южанин. – Я такого наготовлю!.. Сам составлял рецепты. С ума сойти, как божественно!.. Шеф, скажи ему!

Я промямлил:

– Пусть идёт. Он уже понял.

Южанин вскинулся.

– А мы? Мы что-то не поняли?

– Все сейчас поймем, – пообещал я. – Ладно, жрун чертов, давай стол. Да побольше, устроим симпозию в стиле древних греков.

– А не будет это похоже на поминки идеи?

Я сказал недовольно:

– Ты чего? Просто возьмем паузу на раздумье. Идея прекрасная, только воплощение чуточку труднее, чем ожидалось. Ну как всегда.

– Чуточку, – проворчал он. – Ну да, совсем-совсем чуточку. Ладно, за столом обсудим. Ты не замечал, что за хорошо накрытым приходят самые умные умности?

Я вяло кивнул, Южанин просиял, угощать других ещё слаще, чем жрать самому, это же побахвалиться можно, а я торопливо шарил по инету и не мог найти не то что ответа, но даже зацепок, на какой козе к нашей проблеме подъехать, чтобы снова не в грязь лицом.

Хотя, конечно, инет переполнен работами по этике, что разделяется на семьсот разделов и двенадцать тысяч подразделов, начиная от личной и через всевозможные корпоративные добираются до сотни вселенских, но ничего даже близкого насчёт этичности воскрешения не нарылось.

Тартарин вздохнул, костлявое лицо осветилось хмурой улыбкой, словно сквозь тучи проглянул луч солнца. В глазах удовлетворение человека, что с достоинством исполнил трудный долг пред собой и человечеством.

Я помалкивал, вряд ли и он в самом деле так прост и ясен, каким смотрится, а он сказал бодрым, как у бойскаута на перекличке, голосом:

– Мы молодцы! Справились. Теперь можно и других. Уже серийно, а потом и массово, как муравьёв. Но не сразу, не сразу. Великие дела не терпят суеты.

– Для массовости другие законы, – поддержал Южанин отстранённым тоном, перед ним возник аморфный стол и неспешно раздвигался вширь и в длину, одновременно заполняя столешницу блюдами, так умеет только он, напрактиковался. – Упрощённые…

Гавгамел толкнул меня локтем.

– Шеф, чего такой хмурый? Я всю ночь готовил дорогу из Москвы в Петербург, даже Радищева прочёл! Сам Петербург смоделировать запросто, а вот дорог к нему от Москвы не отыскал в описании!..

– Пришлось импровизировать?

– А как иначе?

– Сойдёт, – сказал Тартарин успокаивающе, – какие тогда были дороги? Вряд ли одухотворённой натуре пристало любоваться коровами на лугах. Выпьет водочки и будет спать всю дорогу.

Глава 5

Я вздохнул, взглянул вслед исчезающей уже в цифровом мире повозке, с нашим зрением можно наблюдать за нею всю дорогу, как и за самим Пушкиным там в Петербурге.

На душе скребут кошки, очень уж всё не так, как думалось даже нам, далеким наследникам дела Фёдорова…

И в то же время странное облегчение, хотя что-то в нём нехорошее, но с души пусть не свалился, но незаметно сполз тяжёлый груз. Настоящий Пушкин – одно, цифровой – другое, хотя не различить вот так с ходу без особых приборов. Но всё-таки жизнь человека священная, а цифровую копию как бы можно и стереть, хотя это отвратительно и почти незаконно, но если какие-то косяки, то можно поправить, подтесать, а то и переделать вовсе.

– Теперь главное, – сказал я, – продолжить. Мы слишком долго… бездельничали.

Тартарин вскинулся.

– Шеф!

– Ладно-ладно, – сказал я примирительно, – наслаждались жизнью после долгих лет тяжкой и угнетающей работы! Но раньше для отдыха хватало полчаса на диване, потом почему-то требовалось две недели плескаться в море и лежать на пляже, но теперь сколько лет всё ещё отдыхаем?

– Выдыхаем старый мир, – неуклюже пояснил Гавгамел мрачным голосом. – Или пора найти другую отмазку нашей лености?

Южанин тем временем пошептался с Тартариным, тот кивнул, оба вперили взгляды в стол, что становился всё массивнее, вычурнее, блюда меняются, одни исчезают, на других гроздья винограда уступают место жареным кабанчикам и гусям с яблоками, не забыт и классический бараний бок Собакевича, как и кисели Манилова, жарко пахнуло печёным мясом со специями.

Я всё ещё пытался выдернуть занозу насчет Пушкина, очень уж глубоко засела, как ни успокаивай себя, что обоим нашим светилам сейчас хорошо, каждый в своём Петербурге, мы сделали что смогли, хоть и коряво, но это же первый опыт, никогда раньше никто никого не воскрешал, мы первые…

И всё-таки знаем, облажались, потому энтузиазм как-то присел к земле и стыдливо впитался в неё, словно утренняя роса.

И главное, сейчас нас четверо, а остальные при виде внезапной громадности задачи устранились, ушли в раковины своих виртуальных миров, где всё хорошо и всё по их желаниям.

Южанин оглядел стол, широкий и массивный, весь из белого мрамора, шесть ножек в виде поддерживающих столешницу львов, а наверху горошине негде упасть, золотые блюда сдвинуты так плотно, что стали квадратными, а на них, как сказали бы во времена Пушкина, горы яств.

Гавгамел шумно потянул ноздрями.

– Ну ты гад, – сказал он. – Знаешь, что не могу удержаться, когда передо мной индейка под цейлонским соусом… Слабый я всё-таки!

Я молча опустился в кресло, передо мной на серебряном блюде горка тёмных и крупных кусков мяса, блестят от густого соуса, сверху мелко порезанная зелень, Южанин знает, что я всё ещё не поддаюсь чревоугодию, но упорно пытается соблазнить чувственными красотами гедонизма.

– Ладно, – сказал я, – попируем. Спасибо, что выложились!.. Замечаете, нас всё меньше…

Тартарин буркнул:

– Такое да не заметить.

А Гавгамел ответил с достоинством:

– Не за что, шеф. Это же наше общее дело!.. Да, нас всё меньше. Печально. А всего неделю тому было ого-го!.. Ржали, землю рыли копытами.

Южанин заметил мирно:

– Увидели, что это тоже работа, а не хи-хи да ха-ха, когда одни развлечение и фейерверки. А когда это мы не увиливали от работы?

– Да ещё от общественно полезной, – сказал с другой стороны стола Тартарин. – За которую не платют и бабла не дают.

Южанин сказал бодро:

– Нас мало, но мы в тельняшках… Тартар, ты потом ко мне или в свой чёртов замок Дракулы?..

Под ним кресло превратилось в роскошный диван в позднеримском стиле, массивный и добротный, на таких возлежали на пирах императоры. Пахнуло благовониями и ароматами жареного мяса.

Тартарин скептически хмыкнул, а Южанин красиво и величаво устроился на подушках, я ждал, что на челе появится лавровый венок, но Южанин как-то обошёлся, зато позволил облачить себя в пурпурную тогу.