— Кто же бытовую химию в нем держит!

Я приободрился. Правильный вопрос! Стой баллончик вшкафчике, в туалете, я ни за что бы не принял его за дозатор со сливками!

Нюша, услыхав возмущение врача, притопала в гостиную изаявила:

— И чаво? На ем написано: хранить в прохладе!

— Но ведь не с продуктами, — справедливовозмутился я, — кто же на полки к сыру и колбасе такое сует. В крайнемслучае вынеси на балкон.

— Ну ты даешь! — вытаращилась Нюша. — Июньстоит, жарища! Для сохранности я его в холод сунула, дорогая вещь, двестирубликов отстегнула. Кто ж знал, что вы ее жрать станете!

— Откройте рот, — велел доктор Николетте.

Маменька покачала головой.

— Губы поднимите, — вздохнул врач.

Я отвернулся к окну. Да уж! Положение хуже губернаторского.Вдруг за спиной раздался странный, шамкающий звук:

— Вава! Ушашно! Кошмар! Бешобрашие!

Я обернулся и отступил к стене.

Николетта, размахивая руками, надвигалась на меня.

— Ты нарошно, шпешиально! Нашшло!

— Вы расцепили ей зубы! — обрадовался я. — Нопочему она шепелявит?

Врач протянул руку, я уставился на его ладонь, не оченьпонимая, что за предмет находится передо мной.

— У этой женщины съемные протезы, — пояснилврач, — я их просто вытащил. А вот с молодым человеком труднее будет…Может, в НИИ стоматологии его отвезти? Дайте-ка баллончик! Прочитаю состав.

Я находился в полном ступоре. Надо же, у Николетты протезы!Мне такое и в голову не приходило. Впрочем, маменька, постоянно жалуясь наздоровье, ни разу не упомянула о зубной боли, мог бы и раньше догадаться!

— Ясно! — воскликнул доктор. — Ну-ка, неситекипяток!

Я погалопировал на кухню за чайником. Не прошло и получаса,как Антон сумел проговорить:

— Ты нарочно! Всегда ненавидел меня!

Сами понимаете, что любые оправдания в подобной ситуациибессмысленны.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — обрадованновоскликнул доктор, тряся Антона за плечо, — завтра отправляйтесь кстоматологу, вам лазером все остатки счистят. Если опять почувствуете, что зубысклеивает, мигом горячей водой рот прополоскайте. Вот тут написано, видите:«Можно легко удалить с помощью кипятка».

— Ваня, — простонала, стараясь не артикулировать,Николетта, — принеси нам шай!

— Что? — не понял я.

Маменька посерела.

— Шай ш шахаром. Шиво, шкорей!

— Ни в коем случае! — ожил Антон. — Онпринесет нам либо отбеливатель, либо шампунь, либо средство для чисткиунитазов. Посмотрит на коробочку, увидит нарисованный лимон и решит, что оченьдаже вкусно!

— Но… — забормотал я.

— Сам-то не ел, — накинулся на меня Антон, —шутник! Все детство мне соль в кефир сыпал.

— Но…

— Ты нарошно, — шипела Николетта, — я так ишнала!

— Послушайте…

Но маменька и Антон не дали мне вымолвить и слова.

Доктор, старательно сдерживая смех, писал что-то на листебумаги. Я ретировался в прихожую.

— Эй, Ваняша, — высунулась из кухни Нюша, —ну ты и дал стране угля! Таперича тебя Николетта со света сживет! Она тебе зубыне простит!

— Можно новые заказать, — огрызнулся я, — нетак уж трудно.

Нюша захихикала:

— Да я уж эти отскребла! Не в том дело!

— А в чем?

— Так ее тайну все узнали, — веселиласьНюша, — про зубья, они у ей лет пятнадцать! А никому не говорит! Молодойказаться хочет! Я-то знаю! Эх, чаво порассказать могу! Только язык на замкедержу. Ни разу покойному хозяину ни о ком не проговорилась! Только он на дачу,а сюда… И козел, и баран, и свинья…

— Ты о ком? — Я перестал понимать хоть что-либо.

Нюша продолжала веселиться.

— Так любовники ейныя! Козел, который на пианинебренчал, баран с книжками, свинья с картинами… Ни разу, ни слова! Порядочная я,другие о своих хозяевах такое натрепят, уши вянут! А я ни-ни! И сейчас молчу!Чего там зубья, с каждым случиться могет, вон у Петьки из пятой квартиры всеклыки в двадцать лет повыпали! Ты бы поглядел, как мать в корсет утягивается,чтобы талия тонкой была! А колготки из резины? Ну, дела! Такая дрянь жаркая, нонатянешь — и жопа не висит! Убегай, Ваняша, пока цел!

Я отступил к лифту, пытаясь переварить полученнуюинформацию. До сего момента Нюша ни разу со мной не откровенничала. Долгие годыона была моей няней и получила статус домработницы, когда я пошел в десятыйкласс. Девять лет она водила меня в школу, таскала ранец, утешала и тайкомпокупала мороженое. Если сказать честно, Нюша всегда заботилась обо мне больше,чем Николетта, та только впархивала в детскую, чтобы поцеловать меня передотъездом на очередную тусовку. Все мое детство прошло под шепоток Нюши:

— Тише, мама спит!

Утром, когда нянька отводила меня в школу, Николетта спала,когда я в районе двух появлялся дома, она еще почивала. Потом она принималаванну, одевалась, красилась и… отбывала в гости. Назад Николетта являлась,когда я уже крепко спал! Иногда на матушку нападают воспоминания, и она,закатив глаза, начинает вздыхать:

— Ах, как тяжело воспитать ребенка! Нужно полноесамоотречение! Ну представьте себе: раннее воскресное утро, всего двенадцатьчасов дня, а ты тащишь мальчика в зоопарк! Да уж, тяжел камень материнства.

То, что многие мамы встают каждый день в шесть, чтобыприготовить деткам завтрак, а потом повести их в школу, ей просто не приходилов голову. Впрочем, она не делала со мной уроки, не писала за меня доклады исочинения, не сидела на родительских собраниях, не шила маскарадные костюмы, немыла полы в классе, и никогда я не залезал к ней в кровать, чтобыпосекретничать. Для всех этих целей имелась грубоватая Нюша.

Я сел в машину и поехал к Ванде Львовне. Козел с пианино —это Олег Ростиславович Курзаков, баран с книжками, очевидно, Леонид МарковичЗабельский, а свинья с картинами — Владислав Андреевич Моор. Интересно, неужелиотец ничего не знал? Даже не догадывался? А если все же понимал, откуда уНиколетты каждый день появляются новые букеты в спальне, то почему терпел?