забыть об этом, потому как она знала, что Келлан хотел покончить с собой, и ничего не сказала. Мои ноги, наконец, поняли намек и двинулись. Я прошел мимо нее и преодолел половину лестницы, а потом остановился.

Не делай к ней ни гребаного шага. Это не твое дело. Ты ее терпеть не можешь.

Я сделал этот чертов шаг. Потом еще один. И еще один. Пока я не встал перед Шарлоттой Ричардс, которая продолжала убирать столешницу. Столешницу, которая в таком виде, по сути, могла бы стать рекламой Clorox. Или другого дерьмового органического бренда, который был у нее в руках.

– Чарли.

– М-м-м, – пробормотала она, уставившись в никуда. Просто в пустоту.

– Ты закончила рукопись?

– М-м-м.

– Ты собираешься покинуть мой дом в следующем столетии?

– Столетие? – Она зевнула, медленно моргая. – Конечно. Да. Это я могу.

Я прищурился.

– Я сегодня съел свою ногу.

– Звучит аппетитно.

– На вкус было слишком омерзительно, но, думаю, с кетчупом будет лучше.

– Со шрирачей тоже. Не забудь шрирачу, – она не обращала ни малейшего внимания на мои слова.

– Думаю, в следующий раз я попробую соус для барбекю.

– Хм. Дай знать, как все пройдет.

– Или, может, твоя нога была бы вкуснее.

– Угу.

– Чарли.

– Да?

– Чарли.

– Полностью.

– Шарлотта Ричардс!

Она вскинула голову.

– Хм?

– Если у тебя не развился вкус к каннибализму или очень своеобразной разновидности фут-фетиша, ты не обратила внимания на то, что я сказал.

– Фут-фетиш?

– Что с тобой такое?

Она вздохнула.

Я покачал головой.

– И пока ты не начала отрицать, вспомни, что с твоей стороны было бы лицемерием лгать, учитывая, как сильно ты давила на меня последние несколько месяцев.

– Это ничего… – Чарли уловила мое выражение «хватит нести чушь». Отлично. Хоть что-то. – Это Лия. Мы не разговариваем.

– Не разговариваете… то есть вообще или меньше обычного?

– Как… вообще. Я не говорю о нашей обычной холодной войне.

– Когда это началось?

Почему тебя это волнует?

– Может быть, месяц назад. Или больше.

– С чего началось?

Опять же, придурок. Это. Не. Твое. Дело.

– С письма Келлана.

– Подробнее.

Оставалась еще одна нить. Терпение. По общему признанию, это была прежде всего самая тоненькая ниточка. И приберегается только для таких моментов, как этот, чтобы напомнить мне, что я выходил из-под контроля, когда дело касалось Шарлотты Ричардс.

– Я никогда не захожу в ее комнату. – Чарли отложила тряпку и баллончик с распылителем, прислонившись бедром к столешнице. – После ночи пожара, когда я украла ее сигареты, и ее пространство стало эпицентром наших страданий. Но в прошлом месяце мы поссорились, и я ворвалась в ее комнату и увидела письмо.

Я сглотнул.

– Впервые?

– Да. Я сразу узнала почерк и схватила его. Лия сказала, что Келлан передал его в ночь своей смерти и попросил отдать мне, но она этого так и не сделала. Вместо этого она послала меня за пачкой сигарет, и я опоздала на встречу с Келланом.

На крышу, подумал я, вспомнив, что она шептала в комнате Кела. Они встречались на крыше Сент-Пола. Каждый год. Чтобы проконтролировать друг друга.

Ее нужно было контролировать.

Меня это не удивило. Она считала, что виновата в смерти своих родителей. Да и Лия винила ее в состоянии своего лица, вместо того чтобы просто быть благодарной, что у нее жива сестра. Черт возьми, я бы все отдал, чтобы вернуть Келлана. Что. Угодно.

– Она была последним человеком, которого он видел? – я еле сдерживался, чтобы не надавить на нее по поводу ее договоренности с Келом.

Чарли настороженно посмотрела на меня и выпалила:

– Прежде чем ты разозлишься, а у тебя есть на это полное право, пойми: она не знала, что Келлан покончит с собой. После этого я никогда ей не рассказывала. Поэтому письмо просто лежало в ее комнате. Нетронутым, – она выпятила подбородок. – Но она взяла его с собой, когда мы переехали, и мне хотелось думать, что это что-то значит. Или, может, я оправдываю ее. В любом случае, впервые после пожара я злюсь на нее и чувствую, что имею на это полное право.

– Но ты все равно чувствуешь себя виноватой.

Шарлотта Ричардс: мученица.

Иногда она была чертовски глупой.

– Она стольким пожертвовала ради меня, – Чарли ткнула себя пальцем в грудь, в область сердца. – Из-за меня она потеряла родителей, ненавидит свое лицо и бросила колледж. – Удар. Удар. Удар.

– Она сама принимала эти решения.

– Пожар…

– Начался с сигарет, которые она оставила перед тем, как улизнуть из дома после комендантского часа.

– Я не стану перекладывать вину на нее.

– Нет. – Я шагнул вперед и прижал Чарли к островку, чтобы она слушала только меня и мои слова. Внимала им. – Ты хочешь винить себя. Экстренное сообщение, Чарли: это никому не помогает. Меньше всего ей.

– Я перепробовала все. Я снова, и снова, и снова пыталась протянуть оливковую ветвь. Целое чертово дерево. Она даже не дрогнула.

– Тогда вырасти еще одно гребаное оливковое дерево. Не хочу тебя огорчать, но это тебя не убьет, – я попятился, во всяком случае телом, волоча ноги к шкафам за спиной.

Мне пришло в голову, как жестоко я ошибся, затронув эту тему. Каким лицемером это меня сделало. Какой хрупкой была Чарли, когда дело касалось ее сестры.

Я смягчился.

– Помирись с Лией. Меня не волнует, как или что вы должны для этого сделать, или кто должен протянуть руку первым. Я умру с моими дерьмовыми отношениями с братом, и это мое самое большое сожаление. У тебя есть шанс спасти свои.

Она отвела взгляд, скрестив руки на груди.

– Дорогого стоит слышать это от тебя, – наши взгляды встретились. – Ты когда-нибудь думал о примирении с Терри? Он трезв уже несколько месяцев, Тейт.

– Он живет в моем доме, – сказал я, как будто этого было достаточно. И так оно и было. На самом деле, даже очень.

– Вау. Как великодушно с твоей стороны, – Чарли медленно похлопала в ладоши в стиле гольфа. – Тебя следует причислить к лику святых.

– Разница в том, что Терри – бесполезный кусок дерьма.

– Он твой отец.

– Это отговорка. Есть люди, которые не нужны вам в жизни. Есть поступки, с которыми никто никогда не должен мириться. Ты разве не летала на самолете?

– Да. Какое это имеет отношение к делу?

– И слышала инструкцию по технике безопасности?

– Конечно.

– Тогда знаешь, как это происходит. Ты первой должна надеть кислородную маску, прежде чем помогать пассажиру, сидящему рядом. Это нормально – сначала выбрать себя. На самом деле, ты должна. Помни это, Чарли. Позволь этому проникнуть в твой упрямый череп.

Она вскинула руки вверх, сменив тему.

– Я отправила книгу Келлана редактору. Крупному. Одному из самых крупных в стране.

Я сделал глубокий вдох.

– И?

– И ей понравилось. – Чарли прикусила губу, уткнувшись подбородком в грудь. – Еще она дала обратную связь. Я просмотрела заметки и попыталась исправить то, что нуждается в исправлении, но… У меня проблемы. Я могу определить проблемы лучше, чем способна их исправить. Я не писатель. Мне это не по силам. Я думаю… думаю, мне нужна помощь Терри. Как думаешь, он согласится?

– Не утруждайся.

– Он единственный, кто может это сделать.

– Терри – бездарный халтурщик.

– Он один из самых знаменитых авторов на свете.

– Он мошенник.

– Ты даже не прочитал «Несовершенства». Ты сам это сказал.

– Мне не нужно читать «Несовершенства», чтобы понять, что он бездарный халтурщик. Он последний человек, к которому тебе следует обращаться за помощью.

– О? И почему же? – ее руки были скрещены. Она постучала ногами по деревянному полу. – Я жду.

– Потому что он украл «Несовершенства»! – я дернулся вперед, движение получилось нервным.

Она уронила руки по бокам. Ее ноги замерли.

– Прости?

– Он сам в этом признался.

– Невозможно.

– Ты знала, что Терри спрашивает о «Милом Яде» каждый чертов день?

Как только Чарли отвела взгляд, я понял, что он и ее спрашивал. Так предсказуемо. Некоторые люди не меняются.

– Конечно, он о ней спрашивает. Это книга его сына.

– Терри никогда не встречал искушения, которому бы он не поддался. Вот такой он. И таким был всегда. Я сомневаюсь, что он просит «Милый Яд» по доброте душевной.

Она обхватила руками живот.

– Дай ему шанс, Тейт. Каждый заслуживает второго шанса.

– Как ты даешь Лии? – Я покачал головой. – У Терри был второй шанс. И третий, и четвертый, и пятый. Так много шансов,