Взгляд его скользнул по пустынному берегу и задержался налинии горизонта. Где-то там, судя по легендам, были острова Блаженных, ЗемляЮности…

— Цвет яблони и золото весны…[64] —тихонько продекламировал он.

И вдруг он снова стал самим собой — чары рассеялись, онопять ощутил полную гармонию с лакированными туфлями и щегольским темно-серымкостюмом.

Невдалеке послышался звон колокола. Этот звон был емупонятен и знаком с ранней юности.

Он быстро зашагал вдоль утеса. Минут через десять ондобрался до здания, обнесенного высокой стеной с большой деревянной дверью,украшенной гвоздями словно мазаикой. Пуаро подошел к двери и постучал огромнымжелезным кольцом. Потом с опаской потянул ржавую цепь — внутри звякнулколокольчик.

В двери открылось окошечко, и в нем появилось лицо,обрамленное накрахмаленным белым платком. Глаза смотрели подозрительно, наверхней губе явственно виднелись усики, но голос был женским. Таких женщинПуаро называл «внушительными».

Последовал вопрос о цели его прихода.

— Это монастырь Богородицы и Всех Ангелов? —уточнил Пуаро.

— А что бы это, по-вашему, могло быть еще? —язвительно бросила внушительная женщина.

Оставив ее выпад без ответа, Пуаро заявил, что хотел быповидать мать настоятельницу.

Просьба была встречена без энтузиазма, но в конце концовпривратница уступила. Заскрипели засовы, дверь отворилась, и Пуаро провели вмаленькую, скудно обставленную комнатку, предназначенную для приемапосетителей.

Вскоре в комнату вошла монахиня с четками на поясе.

Пуаро был как-никак католик, и сразу сумел найти нужный тон.

— Простите за беспокойство, та mere[65], —сказал он, — но, насколько я понимаю, у вас в монастыре есть religieuse[66], которую в миру звали Кейт Кейси.

— Это так, — кивнула мать настоятельница. — Вмонашестве — сестра Мария-Урсула.

— Есть некое зло, которое должно бытьисправлено, — сказал Пуаро. — Думаю, сестра Мария-Урсула не откажет впомощи. Ее сведения могут оказаться поистине бесценными.

Мать настоятельница покачала головой. Лицо ее былоотчужденно-безмятежным, а голос спокоен и тих.

— Сестра Мария-Урсула не может вам помочь, —сказала она.

— Но поверьте…

— Сестра Мария-Урсула умерла два месяца назад.

5

Пуаро с неприкаянным видом сидел в баре гостиницы «У ДжиммиДонована». Гостиница никоим образом не соответствовала его представлениям отом, каким должно быть подобного рода заведение. Он спал на сломанной кровати,а сквозь два разбитых стекла в номер беспрепятственно проникал столь нелюбимыйим ночной воздух. Вместо горячей воды принесли чуть теплую, а еда отзываласьболезненными ощущениями в желудке.

Пятеро мужчин, сидевших в баре, бурно обсуждали политическиеновости. Пуаро мало что понимал из их разговора, да и не слишком к немуприслушивался.

Неожиданно один из спорщиков подсел к нему. По сравнению спрочими это был человек несколько иного пошиба, явно из городских низов.

— Вот я вам что скажу, сэр, — с достоинствомпроизнес он слегка заплетающимся языком. — У Голубки — никаких шансов.Придет в хвосте, как пить дать. П-послушайте меня, сэр, не п-пожалеете… Знаете,кто я? Атлас, из «Дублинского Солнца». Я там весь сезон победителей угадываю.Как я на Девочку Ларри указал? За нее потом двадцать пять к одному давали —д-двадцать пять к одному, сэр. Держитесь Атласа — не п-прогадаете.

Пуаро посмотрел на него странным, почти благоговейнымвзглядом.

— Mon Dieu[67], — произнес ондрожащим голосом, — это знак судьбы!

6

Прошло несколько часов. Наступила ночь. Луна появлялась лишьизредка, кокетливо выглядывая из-за туч.

Пуаро и его новый знакомый отшагали уже несколько миль.Пуаро прихрамывал. В голову ему пришла крамольная мысль: лакированные туфли —не самая подходящая обувь для ходьбы по сельской местности. Собственно, ту жемысль до него, конечно же очень почтительно, пытался донести Джордж. «Вам быеще пару ботинок поудобнее, сэр».

Он пренебрег советом своего слуги, но теперь, топая покаменистой дороге, не мог не признать, что лакированные туфли — не единственноподобающий джентльмену вид обуви…

— А что на это скажет священник? — неожиданновсполошился его спутник. — Я смертный грех на душу не возьму.

— Вы просто воздаете кесарю кесарево, — успокоилего Пуаро.

Тем временем они подошли к стене монастыря, и Атласизготовился выполнить свою миссию.

Застонав от натуги, он жалобным голосом запричитал, что емуприходит конец.

— Помолчите, — строго произнес Пуаро. — У васна плечах не небосвод, а всего-навсего Эркюль Пуаро.

7

Атлас вертел в руках две новенькие пятифунтовые бумажки.

— Может, я до утра забуду, как я их заработал? —сказал он с надеждой. — А то мало ли что отец О'Рейли на это скажет…

— Забудьте обо всем, друг мой. Завтра весь мир будетпринадлежать вам.

— Ну, и на кого я их поставлю? — пробормоталАтлас. — Вот есть Работяга, отличный конь, просто лучше не бывает! А вотШила Бойн… За нее можно семь к одному выручить…

— Мне показалось, или вы вправду про какого-тоязыческого героя толковали? — спросил он, поразмыслив. — Ну да, выговорили «Геракл», а завтра в половине четвертого, как Бог свят, Геракл скачет!

— Друг мой, — сказал Пуаро, — ставьте на этулошадь.

Помяните мое слово — Геракл не подведет.

И надо же такому случиться, что на следующий день Гераклмистера Росслина против всяких ожиданий выиграл скачку на приз Бойнана, а втотализаторе за него давали шестьдесят к одному.

8

Эркюль Пуаро сноровисто развернул аккуратный свертокОберточная бумага, вата, папиросная бумага — и он выложил на стол перед ЭмериПауэром ослепительный золотой кубок, унизанный зелеными изумрудными яблоками.

Финансист судорожно вздохнул.