Она подняла глаза и увидела его грустное лицо.Он стоял перед ней, беспомощно опустив руки; висевшая сбоку лампа высвечивалазолотой ореол вокруг его темных волос.

– Сделай то, что ты хотел, Рамзес, –с отчаянием в голосе произнесла Джулия. – Я больше не могу выносить этимуки: ведь я знаю, что он сделал. Сделай это, умоляю тебя. И в Египте мы будемвдвоем.

Он сел рядом с ней, нежно развернул к себелицом, и на этот раз, когда он поцеловал ее, она совершенно растаяла, позволивему обнять себя, вдохнуть в нее этот могучий жар. Она целовала его лицо, егощеки, закрытые глаза. Она чувствовала, как его пальцы впиваются в ее обнаженныеплечи, как он стаскивает с груди ее бальное платье.

Смутившись, Джулия отпрянула. Видимо, он нетак ее понял.

– Я не хочу, чтобы это случилось, –сказала она, и снова из глаз ее потекли слезы.

Не глядя на Рамзеса, она поправила платье.Когда наконец их взгляды встретились, Джулия увидела на лице царя бесконечноетерпение и легкую улыбку, к которой теперь примешивалась грусть.

Он потянулся к ней, и Джулия замерла. Но онпросто поправил сбившийся рукав ее платья, расправил на шее жемчужное ожерельеи поцеловал ей руку.

– Пойдем отсюда, – сказал он ласково,нежно целуя ее в плечо. – Там свежий ветер. И играет музыка. Мы можемнемного потанцевать? Ах, этот плавающий дворец! Настоящий рай. Пойдем со мной,моя царица.

– Но как же Алекс? Если бы Алекс…

Рамзес поцеловал ее в шею. И снова поцеловалруку, потом перевернул и нежно прижался губами к ладони. Джулию снова охватилжар. Оставаться в этой каюте было бы глупо, безрассудно. Нет, она не должнадопустить такое. Это может случиться только тогда, когда она захочет этого всейдушой.

Но ее душа уже не на месте – вот в чем весьужас. И опять Джулии показалось, что жизнь ее разрушена.

– Ладно, пойдем, – уныло согласиласьона.

Рамзес помог ей подняться. Взял у нее носовойплаток и вытер ей глаза, как ребенку. Потом снял с ручки кресла белую меховуюпелерину и накинул ей на плечи.

Они пошли вдвоем по палубе, свернули в коридори направились в бальный зал – уютный, обитый атласом и позолоченным деревом,украшенный пальмами и хрусталем.

Увидев оркестр, царь застонал.

– О Джулия, какая музыка! –прошептал он. – Она зачаровывает меня.

Опять звучал вальс Штрауса, только здесь былобольше музыкантов, а звуки – громче и богаче: они заполняли весь зал.

Алекса, слава богу, не видно. Джулияповернулась к Рамзесу и взяла его за руку.

Они закружились в танце. Казалось, все забыто.Нет Алекса, нет Генри, не было ужасной смерти отца, за которую надо отомстить.

Только танец, круг за кругом, танец подласковым светом хрустальных люстр. Музыка звала и завлекала, другие парыокружили их. Рамзес вел Джулию уверенно и властно, ни разу не сбившись с ритма.

Разве не достаточно того, что он принес ссобой тайну?! – отчаянно думала она. Разве не достаточно того, что онраскрыл ей эту тайну? Ну почему он такой неотразимый? Ну почему она так отчаянновлюбилась?

Из глубокой тени обшитого темными панелямибара за ними наблюдал Эллиот. Они танцевали уже третий вальс. Джулия смеялась.Рамсей кружил ее как сумасшедший, распугивая другие пары.

Но никто, похоже, не обижался. Влюбленным всепрощается.

Эллиот допил виски и поднялся, чтобы уйти.

Он подошел к каюте Генри, постучался и открылдверь. Генри, одетый в тонкий зеленый халат, из-под которого торчали голыеволосатые ноги, скорчившись, сидел на кушетке. Казалось, он страшно замерз –так его трясло.

А Эллиоту было жарко от гнева. Он самиспугался своего голоса, прозвучавшего так хрипло и угрожающе.

– Так что же увидел наш египетскийцарь? – спросил Эллиот. – Что произошло в гробнице, когда Лоуренсумирал?

Генри попытался отвернуться и в припадке истерииначал царапать стену. Но Эллиот рывком развернул его к себе лицом.

– Смотри на меня, жалкий трус! Отвечай навопрос. Что случилось в этой гробнице?

– Я пытался добиться от него того, чеговы хотели, – прошептал Генри. Глаза его глубоко запали, на шее былогромный кровоподтек. – Я пытался уговорить его повлиять на Джулию, чтобыона поскорее вышла замуж за Алекса.

– Не лги мне! – Эллиот сжалсеребряный набалдашник трости, будто готовясь привести ее в действие.

– Я не знаю, что там случилось, –взмолился Генри. – Я не знаю, что он видел! Он был замотан тряпками илежал в гробу. Что, черт побери, мог он видеть?! Дядя Лоуренс спорил со мной.Он был расстроен. Жара… Я не знаю, что произошло. Он неожиданно упал на пол.

Генри наклонился вперед, опустил голову наруки и разрыдался.

– Я не хотел расстраивать его! О боже, яне хотел его расстраивать! Я делал то, что должен был делать. – Голова егоопустилась еще ниже, пальцы вцепились в волосы.

Эллиот смотрел на него сверху вниз. Если быГенри был его сыном, жизнь потеряла бы всякий смысл. А если это жалкое существоврет… Но Эллиот не знал. И потому не мог ничего сказать.

– Ладно, – пробормотал он. – Тывсе мне рассказал?

– Да, – сказал Генри. –Господи, мне нужно убираться с этого корабля! Мне нужно бежать!

– Почему тогда он так презирает тебя?Почему он пытался убить тебя? Почему он все время унижает тебя?

С минуту было тихо, слышались толькосдавленные рыдания Генри. Потом он поднял бледное лицо, и Эллиот сновапосмотрел в его окруженные черными тенями, запавшие глаза.

– Я видел, как он ожил, – сказалГенри. – Никто, кроме меня и Джулии, не знает, кто он такой на самом деле.Я единственный видел это. Он хочет убить меня! – Генри умолк, словнобоялся снова потерять контроль над собой. Взгляд его заметался и остановился наузоре ковра. – Я скажу тебе еще кое-что, – произнес он и растянулсяна кушетке. – Он обладает чудовищной силой. Он может убить человека голымируками. Почему он не убил меня с первой попытки, не знаю. Но в следующий раз онсвоего добьется.

Граф не ответил.

Он повернулся, вышел из каюты и направился напалубу. Над морем висело черное небо, и, как всегда бывает в холодные ночи,удивительно ярко сияли звезды.

Эллиот облокотился о борт, достал сигару изакурил, пытаясь собраться с мыслями.