– Да, и мы тоже, – немедленновключился в разговор Эллиот, нарушив неловкое молчание. – Наконец-то мыужинаем все вместе. Я так мечтал об этом. Чудесно! Кажется, я добился своего.

– Похоже на то, – рассмеяласьДжулия.

Ей стало легче оттого, что рядом был Эллиот.Он сглаживал все неловкие моменты, делал это ненавязчиво, повинуясь интуиции.Это было для него естественно, как дышать. За обаяние и удивительнуюделикатность его и любили в обществе.

Джулия не осмеливалась в открытую смотреть наГенри, но видела, что ему явно не по себе. Он уже наполовину опустошил бокал.

Официанты принесли шерри и суп. Рамзеспотянулся за хлебом, отломил огромный кусок и тут же проглотил его.

– Скажите мне, мистер Рамсей, –продолжал Эллиот, – как вам понравился Лондон? Вы пробыли у нас совсемнедолго.

Какого черта Рамзес улыбается?

– Потрясающий город! – отозвался онвосторженно. – Поразительные контрасты между роскошью и нищетой. Непонимаю, почему машины производят такое множество полезных вещей для немногих итак мало – для всего народа.

– Сэр, вы нападаете на саму техническуюреволюцию, – произнес Алекс с нервным смешком, что было признаком дурногонастроения. – Только не говорите, что вы марксист. Мы крайне редкопринимаем радикалов… в своем кругу.

– Какой еще марксист? Я египтянин! –воскликнул Рамзес.

– Конечно, мистер Рамсей, – мягкосказал Эллиот. – Конечно вы не марксист. Это всего лишь шутка. Вы виделисьс нашим Лоуренсом в Каире?

– С вашим Лоуренсом… Я знал его оченьнедолго. Рамзес смотрел на Генри. Джулия поспешно поднесла ко рту ложку и,легонько толкнув царя локтем, показала, как надо есть суп. Но Рамзес даже непосмотрел на нее. Он взял кусок хлеба, обмакнул его в суп и начал жевать, сноваустремив взгляд на Генри.

– Смерть Лоуренса потрясла меня, как ивсех вас, – продолжал он, отрывая еще один огромный ломоть хлеба. –Марксист – это что-то вроде философа? Я помню какого-то Карла Маркса. Прочитало нем в библиотеке Лоуренса. Глупец.

Генри к супу даже не притронулся. Он сделалеще один большой глоток виски и махнул официанту.

– Это не важно, – пробормоталаДжулия.

– Да, смерть Лоуренса у всех вызвалашок, – с горечью произнес Эллиот. – Я был уверен, что уж десять-толет он еще протянет. А может, и все двадцать.

Рамзес макал в суп следующий огромный ломотьхлеба Генри, старательно избегая встречаться взглядом с царем, тем не менееисподтишка наблюдал за ним с явным ужасом. Все сидящие за столом тоже смотрелина Рамзеса, который уже приканчивал тарелку с супом, тщательно выбирая остаткиочередным куском хлеба. Потом он осушил бокал шерри, вытер рот салфеткой иоткинулся на спинку стула.

– Еще еды, – прошептал он. –Будет еще еда?

– Да, да, только не торопись, –прошептала в ответ Джулия.

– Вы были близким другом Лоуренса? –спросил Эллиота Рамзес.

– Близким, – кивнул Эллиот.

– Да, если бы он был здесь, с нами, он быговорил только о своей разлюбезной мумии, – заметил Алекс все с тем женервным смешком. – Кстати, Джулия, зачем ты отправилась в это путешествие?Зачем ехать в Египет, если мумия лежит себе в Лондоне и ждет не дождется, когдаее начнут изучать? Знаешь, я на самом деле не понимаю…

– Коллекция открыла для нас новыенаправления поисков, – сказала Джулия. – Мы хотим съездить вАлександрию, а потом, наверное, и в Каир…

– Ну да, разумеется, – кивнулЭллиот. Он наблюдал за реакцией Рамсея; официант как раз поставил перед нимнебольшую порцию рыбы в сметанном соусе. – Клеопатpa… – продолжалон. – Ваш таинственный Рамзес Второй заявил, что он любил ее и потерял. Иэто случилось как раз в Александрии.

Джулия не видела, как все началось… Рамзесположил хлеб на стол и с бесстрастным выражением лица посмотрел на графа. Ногладкая кожа на его щеках начала краснеть.

– Ну да, только дело не в этом, –возразила Джулия. – Потом мы поедем в Луксор и в Абу-Симбел. Надеюсь, вывынесете такое утомительное путешествие. Хотя, если вам не захочется…

– Абу-Симбел… – сказал Алекс. –Это не там стоят колоссальные статуи Рамзеса Второго?

Рамзес отломил пальцами половину рыбины и съелее. Потом съел и вторую половину. На лице Эллиота появилась ехидная улыбка, ноРамзес ее не видел. Он снова смотрел на Генри. Джулия едва сдерживала готовыйвырваться крик.

– На самом деле статуи Рамзеса Великогостоят повсюду, – сказал Эллиот, наблюдая за тем, как Рамзес подбираетхлебом остатки соуса. – Рамзес наставил себе памятников больше, чем другиефараоны.

– А, так вот это кто. Понял, –сказал Алекс. – Эгоист из египетской истории. Помню, проходил в школе.

– Тиран! – скривился Рамзес. –Еще хлеба! – приказал он официанту. Потом обратился к Алексу: – А чтотакое эгоист, объясните, пожалуйста.

– Аспирин, марксизм, эгоизм, –усмехнулся Эллиот. – Все это ново для вас, мистер Рамсей?

Генри запаниковал. Он осушил второй бокалвиски и теперь прилип к спинке стула, неотрывно глядя на руки Рамзеса,продолжавшего поглощать еду.

– Видите ли, – беспечно проговорилАлекс, – этот парень был большим хвастуном. Он наставил собственныхпамятников на каждом углу. И без конца хвастался своими победами, женами исыновьями. Не понимаю ни этих мумий, ни того времени.

– Думай что говоришь! – вмешаласьДжулия.

– Но разве был в истории Египта другойцарь, который одержал так много побед? – с жаром заговорил Рамзес. –Который осчастливил так много жен и стал отцом стольких сыновей? Неужели вы непонимаете, что он не возвел бы столько статуй, если бы того не жаждал егонарод?

– Ну, это все из областилитературы! – язвительно сказал Алекс, опуская на стол нож и вилку. –Вы же не хотите сказать, что рабы получали удовольствие, умирая от непосильноготруда под палящим солнцем на строительстве храмов и гигантских статуй?

– Рабы умирали под палящимсолнцем? – спросил Рамзес. – Да что вы говорите! Такого небыло! – Он повернулся к Джулии.

– Алекс, это всего лишь одна из гипотезотносительно того, как строились памятники, – сказала она. – Никто насамом деле не знает…