– Почему же, я знаю, – возразилРамзес.

– У каждого своя собственнаягипотеза! – слегка повышая голос и выразительно глядя на Рамзеса,произнесла Джулия.

– Ладно, ради бога, – сказалАлекс, – человек строит колоссальные памятники в свою собственную честь повсему Египту. Вы же не будете возражать, если я скажу, что люди были бы болеесчастливы, выращивая цветы на клумбах…

– Юноша, вы меня удивляете! –проговорил Рамзес. – Что вы знаете о народе Египта? Рабы!.. Вы рассуждаетео рабах, а на ваших свалках полным-полно голодных детей. Люди любят памятники,они гордятся своими храмами. Когда Нил разливался, работать в полях былоневозможно, и памятники становились страстью нации. Труд не был принудительным.Фараон был богом и вынужден был делать то, чего от него ожидал народ.

– Вы наверняка что-топриукрашиваете, – сказал Эллиот, но видно было, что он восхищаетсяРамзесом.

Генри побелел. Теперь он вовсе не шевелился.Новый бокал виски оставался нетронутым.

– Ничего подобного, – возразилРамзес. – Египтяне гордились Рамзесом Великим. Он выгнал врагов, покорилхеттов, он поддерживал мир в Верхнем и Нижнем Египте в течение шестидесятичетырех лет своего правления! Разве другие фараоны способны были принести мирнародам Великой реки? Вы ведь знаете, что было потом?

– Реджинальд! – вмешаласьДжулия. – Неужели это имеет такое большое значение?

– Ну, для друга твоего отца это оченьважно, – сказал Эллиот. – Подозреваю, что все древние цари былинастоящими тиранами. Думаю, они забивали до смерти тех, кто не желал работатьна строительстве этих нелепых памятников. Например, пирамид…

– Вы неглупый человек, лордРутерфорд, – перебил его Рамзес. – Вы… как это сказать… вы дразнитеменя. Разве не били кнутами тех англичан, которые строили собор Святого Павлаили Вестминстерское аббатство? А знаменитый лондонский Тауэр? Кто его строил?Разве не рабы?

– Никто не может ответить на этивопросы, – примирительно сказал Самир. – Наверное, не следуетпытаться…

– В ваших словах есть доля истины, –согласился Эллиот. – Но, возвращаясь к Рамзесу Великому, вы ведь нестанете утверждать, что он был скромным правителем? Стиль, в котором выдержаныего памятники, на самом деле смешон из-за своей напыщенности.

– Сэр, ну что вы, право… – началСамир.

– Ничего подобного, – возразилЭллиоту Рамзес– Это стиль эпохи. Именно таким народ хотел видеть своегоправителя. Разве не понятно? Правитель и народ были едины.

Великому народу необходим был великийправитель, который выражал бы его чаяния, желания, надежды, был бы оплотомлюдского благосостояния.

– О, вы что же, хотите сказать, чтостарикан был жертвой? – фыркнул Алекс. Джулия никогда не видела его такимагрессивным.

– Наверное, современный человек не всостоянии понять образа мыслей древних, – сделал вывод Эллиот. – Иэто не удивительно. И древний человек, окажись он в нашем времени, вряд ли смогбы понять наши ценности.

– Вас не так трудно понять, –возразил Рамзес. – Вы настолько хорошо научились самовыражению, что ввашей жизни уже нет места загадкам и недомолвкам. Ваши книги и газетырассказывают обо всем на свете. Вы не так уж сильно отличаетесь от своихпредков. Вы жаждете любви, комфорта, справедливости. Об этом же мечталегипетский крестьянин, обрабатывавший поля. Этого же хотят и рабочие Лондона.Как и тогда, богатые ревностно охраняют то, чем владеют. Как и тогда, жадностьявляется причиной большинства преступлений.

Он посмотрел на Генри, который на этот разтоже смотрел на него в упор. Джулия умоляюще взглянула на Самира.

– Странно, – сказал Алекс. – Выговорите о нашем времени, как будто сами не живете в нем.

– Значит, вы полагаете, – вновьвступил в разговор Эллиот, – что мы ничем не лучше и не хуже древнихегиптян?

Генри залпом выпил виски, потом потянулся квину. Его побледневшее лицо блестело от пота, нижняя губа предательски дрожала.Он выглядел совершенно больным.

– Нет, не совсем так, – задумчивопроговорил Рамзес. – Вы лучше. Лучше в тысячу раз. И все-таки вы такие желюди. Вы так и не нашли ответов на многие вопросы. Электричество, телефоны –настоящее чудо. Но бедные до сих пор голодают. Люди убивают друг друга из-затого, что не могут нормально зарабатывать. Проблема дележа, распределениятехнических чудес и богатства все еще существует.

– Ну вот, приехали. Марксизм, как я иговорил, – сказал Алекс. – В Оксфорде нам рассказывали, что РамзесВторой был жестоким тираном.

– Спокойно, Алекс, – оборвал егоЭллиот и повернулся к Рамзесу: – Почему вас так занимают проблемы жадности ивласти?

– Оксфорд? Что такое Оксфорд? –спросил Рамзес, глядя на Алекса.

Потом снова посмотрел на Генри, и тот резкоотодвинулся на стуле. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться застол. Тем временем официанты унесли рыбу и подали на стол жареных цыплят скартошкой.

Кто-то снова наполнил бокал Генри, и оннемедленно выпил.

– Тебе будет плохо, – процедилсквозь зубы Эллиот.

– Подождите-ка, – сказалАлекс. – Вы что, никогда не слышали об Оксфорде?

– Нет, а что это такое? – спросилРамзес.

– Оксфорд, эгоизм, аспирин,марксизм, – сказал Эллиот. – Ваша голова в тумане, мистер Рамсей.

– Ну да, как вон та колоссальнаястатуя! – улыбнулся Рамзес.

– Значит, вы все-таки марксист, –сказал Алекс.

– Алекс, мистер Рамсей немарксист. – Джулия больше не могла сдерживать ярость. – Насколько япомню, твоим любимым предметом в Оксфорде был спорт, не так ли? Футбол, гребля.Ты ведь никогда не изучал ни египетской истории, ни марксизма.

– Да, милая. Я ни черта не знаю о ДревнемЕгипте, – согласился Алекс, слегка сконфузившись. – Да, мистерРамсей, у поэта Шелли есть замечательная поэма, как раз о Рамзесе Великом. Выведь слышали о ней? Постойте-ка, один противный учителишка когда-то заставилменя зубрить ее наизусть…

– Может, вернемся к разговору опоездке, – предложил Самир. – В Луксоре будет очень жарко. Наверное,вам не захочется…

– Да, еще меня интересует цель вашегопутешествия, – сказал Эллиот. – Вы хотите проверить заявления,сделанные так называемой мумией?