отыскал бы какую-то другую причину. И ты всегда будешь находить причину скрываться от всех, пока не решишь, что больше не желаешь прятаться. Не стоит ждать того, что все кругом станет идеальным.

Бен промолчал.

— В жизни дается немного возможностей стать великим человеком. И ты должен это уяснить. Если сейчас ты решишь отступить… С чего тебе так чураться своего величия на тренировках?

Бен поднял с пола рюкзак, отодвинулся поближе к двери. Прайс не стал его останавливать.

— Вы не захотите видеть меня на корте, пока я сам не захочу там находиться. Других вы уже так оттуда прогоняли. — Бен в упор посмотрел в изумленное лицо Прайса и на этом вышел в коридор.

* * *

И теперь — можно сказать, к счастью — на каждой борцовской тренировке его ждали постоянное унижение, путаница в конечностях и вереница непонятных действий, в результате которых он снова, и снова, и снова оказывался лежащим плашмя на спине, не в состоянии шевельнуться. Разумеется, Бена охватывали досада и разочарование, но к этому примешивалось и чувство облегчения, оттого что никому по большому счету не было до него дела, оттого что никто не ожидал от него чего-то выдающегося. Другие новенькие в команде — Дейв, Эбен, Ануп и Мэтт — пытались ему как-то помогать, однако у них и у самих были свои заботы. Бен все силы отдавал тренировкам. Он с головой погружался в них, ища полного изнеможения, всецело поглощенный этим занятием и в то же время совершенно к нему бесстрастный. Саймон между тем начал приставать к Бену насчет его веса: мол, от него проку не будет команде, если он не впишется в нужную категорию. Тренер борцов Вебер стал работать с ним индивидуально, и Бен не мог не чувствовать, что тому не хватает в команде Энниса.

Из Ахмеда, к досаде Бена, неожиданно вышел вполне достойный игрок в сквош. Он был спокойным и усердным и после каждой тренировки еще долго, раз за разом, лупил ракеткой по мячу на своем двенадцатом корте, никаких особых успехов от себя не ожидая. И хотя Ахмеду мешала некоторая полнота, он обладал хорошим чутьем к тому, где окажется мяч, и к тому же был довольно пластичен и умел делать длинные стремительные шаги, а потому, к разочарованию всех прочих игроков, начал быстро обыгрывать ребят, амбициозно метивших в сборную школы. Потеряв в игре очко, он просто старался выиграть следующее, следя за тем, чтобы вовремя отбить мяч, причем метя достаточно близко к стене, и рано или поздно его противник или промахивался, или пытался выполнить какой-то особо сложный удар и попадал в тин. В итоге противник исходил раздражением и злостью и не мог как следует сосредоточиться на мяче. Народ начал бояться играть с Ахмедом, но не потому, что он сам каким-то образом внушал страх, а потому, что перспектива продуть ему казалась слишком унизительной. Противник начинал дергаться, впадать в ступор — и Ахмед выигрывал.

Теперь всякий раз, проходя мимо Дракона, Бен как будто видел его в ином свете. В Драконе не было ничего враждебного, ничего оскорбляющего или язвительного — просто казалось, он хорошо видит Бена под его новой борцовской личиной. И возможно, это видели и остальные: и Хатч с Эваном, и Элис, и Марксон, и вообще все.

Бен прикидывал, сколько же времени он отдал сквошу, сколько убил на него вечеров, когда от нечего делать гонял по корту мяч в «Микроне», сколько времени вложили в него другие люди, чтобы он стал блестящим игроком. Человеческие существа зачастую столь несовершенны: они нелепы, мелочны, рассеянны, медлительны, вздорны, расточительны, часто действуют себе в ущерб. За счет чудесного сочетания удачи и самоотречения Бен — в своем узком, ограниченном смысле — сумел не поддаться этим слабостям, сумел стать целеустремленным и эффективным игроком. Ему оказалась доступна такая красота, которая не требовала неловких поисков чужого внимания, как бывает в случаях с какой-то иной красотой. Он всецело приспособился к своей задаче. Сама задача так сформировала его существо, что даже собственная воля уже не могла испортить дело.

И Дракон — эта штуковина, формы которой определялись исключительно задачей выработки тепла, — стоял постоянно на виду, заявляя о своем былом назначении и раз за разом напоминая Бену о том потенциале, которым он решил вдруг пренебречь.

И каждый божий день, как бы Бен ни пытался отвлечься — был ли он поглощен уроками или подготовкой к предстоящим перед Рождеством экзаменам, или ожидал встретить в коридоре Элис, или болтал с Хатчем о девочках, — но всякий раз перед большим ужином ему предстояло возвращаться к себе в корпус. И он знал, что всякий раз, стоит ему повернуть в сторону общежития, он увидит стоящую на холоде старинную топку. А за ней — и то здание, на которое его отец угрохал столько денег, на которое потратил столько сил и энергии, пытаясь выудить у других людей деньги на его постройку.

Дракон был не чем иным, как печью, генератором тепла, некогда очень полезной и надеждой вещью, но теперь снятой с использования и поставленной на бетонные блоки. Но вот корты позади него были построены за счет разного рода рычагов влияния, за счет чрезмерных кредитов и задолженностей. И там до сих пор еще не сняли наклейки с новеньких, премиум-класса, окон.

* * *

В четверг перед первым соревнованием борцы-старшеклассники собрали вместе всех пришедших в спортивную борьбу новичков, которых они именовали салагами. Ежегодно в качестве посвящения требовалось устроить какой-нибудь хороший прикол, который среди салаг вспоминался потом целый год. Каждое высказанное предложение отвергалось как «полный отстой», пока Бен не сказал:

— А как насчет Дракона?

Все даже глаза выпучили от изумления.

— А что? Стопудовый прикол, — высказался Саймон.

«Может, обмотать туалетной бумагой?» — прикинул про себя Бен.

— Можно взять баллончик с краской, — предложил Мэтт. — Сделать что-то вроде граффити.

— Ух ты! Здорово! — оценил Саймон. — Это было бы потрясно!

— Погоди-ка. Раскрасить из баллончика? — переспросил Бен.

— Это твоя задача, Уикси! — сказал Саймон. — Именно ты придумаешь, что там изобразить.

Следующей ночью Бен сидел в одиночестве на нижней ступеньке лестницы перед задним выходом корпуса Хоули. В этот день он не обедал и не ужинал и целый день занимался лишь тем, что плевал в стаканчик, чтобы сбавить вес до необходимых ста тридцати двух фунтов. Сейчас, когда он сидел тут на ступеньках, обычная вечерняя подготовка к экзамену по геометрии казалась ему роскошью. Предполагалось, что салаги соберутся в час ночи позади кортов, доберутся до цели, сделают свое дело и быстро разойдутся.

На часах было 00:53.

Бен был уверен, что,