проговорить: «Уважаемая, не подскажете…», как в ответ протрубило как отрубило «да достали вы уже», швабра была угрожающе направлена на непрошенных гостей. Дед боковым зрением скользнул по приклеенной скотчем бумажке, с надписью: «Справок не даём», долю секунды раздумывал, а потом откинул рукой волосы со лба, галантно вытянулся по струнке и кажется оторвался от земли в полупоклоне:

— Бог мой… что за ангел…

Девушка со шваброй онемела. Секунду-другую Кай ожидал, что швабра будет пущена в ход. Но на его глазах дед мягко взял швабру из рук застывшей уборщицы, ещё секунду, и её рука оказалась в его руках, а потом дед откуда-то извлёк лохматое блёклое соцветие бегонии, безыскусно свисавшее на колючем стебле и по виду давно не знавшее поливов.

Но букет сработал. Перед ними в тот же миг возникла млеющая и пунцовеющая одновременно живая репродукция боттичеллевой «Весны», как есть под аркой, в алом струящемся покрывале вокруг чресел, с заломленной в неге головкой.

Дед поедал её глазами:

— Это вам…

— Давай, что там у тебя, — усмехнулась конопатая натура и выдернула из пальцев деда не кусок коричневой бегонии, а лист Приглашения.

Минутой позже они удалялись от арки, разглядывая схематичный план здания, на котором богиня отметила место их назначения. Вдогонку Боттичеллева Весна крикнула «ще раз висмыкнешь квитку з горщику, вбью».

Судя по плану, кабинет проректора располагался на втором этаже. Стены коридора были увешаны самыми мрачными портретами. Красная ковровая дорожка мягко пружинила под ногами, массивные двери во многих аудиториях были открыты, возле них скапливались очереди из любопытствующих, в самые многолюдные заглядывали и они.

Наконец впереди показалась нужная дверь. Муза Павловна заглянула туда первая и обнаружила небольшую приёмную очень современного вида. У окна нашёлся полусонный секретарь, который дремал, примостив голову на стопку папок. На бейджике было написано «Блаженко Степан. Администратор». Встрепенувшись, Степан сообщил, что проректор сейчас занят — он проводит собеседование с «льготниками».

Дед Егор высунул голову из-за спины Музы и радостно сообщил секретарю:

— Мы «льготники» и есть!

— Тогда вам в двести пятую. Через Галерею Ректоров и направо, — похоже, эта фраза далась Администратору на последней секунде бодрствования, после чего он снова упёрся лбом в стопку папок и заснул.

— Бедное дитя… — вздохнула Муза Павловна. — Похоже, учёба не оставляет времени даже на сон…

Дед с сомнением посмотрел на неё, а потом на Кая, но комментировать не стал.

Наконец миновав очередную казённого вида помпезную анфиладу, названную секретарём Галереей Ректоров, они оказались у аудитории № 205.

Коридор был забит народом, в воздухе ощущалась нервозность.

На собеседование приглашала сухонькая старушка в кримпленовом костюмчике с безжизненным клоком оранжевых волос на макушке. Она сидела на высоком стуле перед входом в аудиторию и, заглядывая в папку, отправляла очередного соискателя к проректору. Иногда она, не отрывая глаз от своей папки, отпускала замечания в духе «немедля слазь с подоконника» или «да не подпирай же стены, дылда стоеросовая, они не упадут». При этом, результат выполнения команды её, судя по всему, не слишком интересовал, потому что все как один по-прежнему подпирали стены, и на подоконниках народу только прибывало.

Кай неспешно переводил взгляд с одного лица на другое, задаваясь вопросом, не с ними ли ему придётся заглянуть в «отверзнутые врата Гнозиса».

— Не очень-то они похожи на колдунов и всяких стражей… — его мысли обогнал дед.

— А ты надеялся увидеть здесь Мерлина с Гендальфом? — внутренне Кай порадовался, что мысль, которая показалась ему донельзя глупой, посетила не только его голову. Хотя… Вот он сам, наверное, в глубине души ожидал встретить здесь кого-то в звёздной мантии или в панцирных доспехах.

— Все какие-то слишком… обычные, — сказал дед и уселся на подоконник.

Будущие студенты и вправду выглядели довольно обычно, хоть и разношёрстно. Навскидку возраст их колебался от семнадцати до двадцати пяти, одежда и манеры их очень разнились, но каждый с любопытством провожал и встречал взглядом входивших и выходивших из дверей двести пятой аудитории.

Пожалуй, самыми необычными в этом коридоре были представители весьма почтенного семейства, в котором безошибочно угадывалось четыре поколения, включая юношу с такими пунцовыми щеками, что их насыщенность смело могла сравниться с вопиющей краснотой университетского фасада. Немолодые, но довольно бойкие мать с отцом держали за руки двух близняшек с пышными бантами, годиков по пять каждой, чуть в стороне, опершись на две одинаковые клюки, спиной друг к другу застыли два совершенно одинаковых скрюченных дряхлых деда, с одинаковыми длинными белоснежными бородами. И в центре всей этой выразительной композиции стоял несчастный юноша, на плече которого тяжело покоилась узловатая коричневая рука, принадлежащая, без сомнения, главе семьи — высокой совершенно прямой жгуче-черноволосой старухе с такими острыми глазами, что было боязно встречаться с ней взглядом. По возрасту старуха вполне могла приходиться матерью двум старикам с клюками, что наводило на мысль о её рождении в веках давно ушедших. Юное чадо сгорало от стыда, но не имело ни одного шанса на побег.

Тори рассматривала семейство с нескрываемым удивлением. Особенно её заинтересовали старики, стоявшие спиной друг другу.

— Этим двум валетам лет под сто восемьдесят, не меньше, — не выдержала она.

Кай усмехнулся.

Кроме семейства взгляд притягивал высокий молодой человек, с анатомически-скульптурным лицом, одетый в необычный чёрный пиджак длиной до колен, кажется, такие называются сюртуками. Кроме белоснежного воротничка и идеально выглаженных брюк, производимое им впечатление завершало отражение хрустальной люстры в глянце его туфель — безусловно, это был выходец из состоятельной семьи. Белые волосы франта были гладко зачёсаны назад, взгляд безразлично пронзал синеву неба за окном. Он опирался на весьма броскую трость, в своей нескромности ничуть не напоминавшую трость деда Егора, и представлял собой живое доказательство существования Божественной пропорции, которой позавидовали бы Леонардо Да Винчи и Ле Корбюзье.

Рядом на подоконнике, сплетя руки на груди и покачивая ногой в шипованных ярких бутсах, сидел широкоплечий рослый парень. Лицо его напоминало побитую гусеницей картофелину. Прямые волосы беспорядочно ершились, вытянутый свитер а-ля Хемингуэй видал лучшие времена.

Мимо них по коридору нервно расхаживала рыжеволосая девушка. Настолько же яркая, насколько и миниатюрная, она запросто могла сойти за школьницу. Лицо её лучилось улыбкой, будто она сдерживала себя от желания рассмеяться. Просто зефирная Белоснежка с глазами оленёнка Бемби, всех далматинцев или русалочки Ариэль. Из-под короткого розового пальтишка выглядывала юбка в горошек. Девушка беспрестанно заглядывала в свою розовую сумчонку на длинной золотой цепочке, суетливым движением вынимала крохотное зеркальце и поправляла идеально расположенные локоны, потом водворяла зеркальце в сумчонку, а сумчонку на плечо, с которого та сразу сползала. После чего