Белоложье люди были обречены на медленное вымирание.

Все ещё дышали, двигались, говорили, но умерли в тот первый день. И не было того, кто мог бы сказать, сколько их.

А скоро в тех местах остались одни лишь собаки…

Виновна ли была в этом небесная гостья, сказать не мог никто. Просто многим хотелось возложить на кого-то вечную кару за поражение целого поколения.

…

А те, кто остались… те отчаянно захотели жить. Им стало катастрофически не хватать радости и любви, и уверенности в завтрашнем дне. И многие постарались начать жить заново, оглянулись и будто очнулись, встретившись глазами с теми, кого ни за что на свете не согласились бы отпустить. А многие набрались храбрости и сделали то, что давно стоило сделать.

И Кай был среди них.

Неоконченная пьеса

Они неспешно двигались в потоке таких же парочек — молчаливых парней и девушек, которым ещё только предстояло сделать свой первый поцелуй. Те, у кого эта стадия уже была позади, проводили свидания на задних рядах кинотеатров или в тёмных углах кафе. Да, теперь это было именно свидание.

Девушка Кая жила в соседней квартире на одной с ним площадке. Каждый день они вместе завтракали, делали покупки, распутывали загадки. Они делили тайны, подшучивали друг над другом, иногда ссорились. Но он не мог не быть ей другом дольше часу — редко используемые дальние струны души начинали трепетать траурным реквиемом. Потому не больше чем через час он находил способ с ней помириться.

Карна наблюдала за его манёврами с нескрываемым сожалением, но всегда молчала.

Тори не молчала, она никогда не забывала распечь Кая за его вину, мнимую или действительную. И Кай не спорил улыбаясь. Даже в такие минуты он любил наблюдать за ней, ему нравился её хрипловатый голос, фиолет глаз и шёлк волос. Он знал, что вёл себя как киношные подкаблучники, а это означало, что его симпатия к ней сильнее, чем ответная. Оказывается, это может быть даже приятным.

Но когда их соединило настоящее свидание, он почувствовал, что до этого момента ничего и не чувствовал вовсе.

…

Этой весной оттепель то и дело сменялась морозами со снегопадом, и весна до апреля никак не могла отвоевать своё календарное время. Деревья и провода на Прорезной сверкали сотнями длиннющих сосулек, и, если прислушаться, можно было услышать их тихое позвякивание на ветру. Ветер не был сильным, он всего лишь не давал снежинкам касаться земли. И в мигающем свете фонарей сказочно медленно окружили их искристые звёздочки.

Кай с удивлением наблюдал падающий на её лицо свет. Это было почти совсем как тогда, на Межевом переулке, когда он впервые рассмотрел её сиреневые глаза. Свет и снежинки добавляли мягкости, усмиряли резкие подвижные черты, лицо светилось. Как и тогда, в его внезапно обострившемся чувстве без названия, она показалась ему необыкновенно уязвимой. Её хотелось согреть и защитить даже от этих невинных снежинок.

Сейчас они брели по сияющим ночным улицам Древнеграда. Смеясь, откусывали дымящиеся перепечки, которые обжигали руки через бумажный пакет. О чём-то болтали, не запоминая тем, и каждую следующую минуту он выяснял, что, оказывается, совсем не знал Тори. Всё было таким же, и всё стало иным.

Секунду-другую по прихоти ветра до них доносились звуки трамваев, потом пришла тишина. Она стала странно подталкивающей.

Он сделал глубокий вдох.

Да… сейчас…

Он оглянулся. Фонари, затрещав, погасли. Прорезная была пуста. Куда-то делись все прохожие. Огромные каштаны заслоняли свет от дальних освещённых кварталов, и лишь в окнах засыпающих многоэтажек местами блистали огоньки. Случайно ли, нет, сейчас они были совсем одни. И если бы это была сцена из книги, то автор написал что-то похожее на «напряжённо и томительно одни». Но настоящее свидание не описать ни в какой книге.

Кай приостановился, взял Тори за руки и потянул к себе. Он и раньше целовал девчонок, но тогда этого требовал момент, а сейчас… он хотел.

Они стояли рядом, так близко, что ей пришлось откинуть голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза. Она улыбнулась краешком рта и проговорила:

— Поздно уже. Надеешься поймать такси?

— На что я действительно надеюсь, так на это, — склонившись, он тихонько поцеловал её в губы.

Она напряглась, но ответила.

Она могла бы отстраниться, и Кай бы отступил, но она не сделала этого. Её губы были холодными и шершавыми, такими мягкими…

Когда он выпрямился, Тори опустила голову.

— Уверен, что нам это нужно? — голос прозвучал совсем тихо.

Наступила очередь Кая задумчиво смотреть ей в глаза.

— Давай хотя бы попробуем?

Тори ответила не сразу. Пауза успела отозваться в нервах тревожным расстроенным аккордом, но всё же тихий голос её прозвучал согласием:

— Давай.

— Надеюсь, это не убьёт нас… — он показался себе последним идиотом и усмехнулся.

— Надеюсь.

Секунду-другую она не шевелилась, затем кивнула, отведя волосы с глаз, чуть приподнялась на цыпочках и нашла его губы.

Они стояли всё ещё в полушаге друг от друга, по-детски слившись губами, близко ровно настолько, чтобы не испортить эту минуту объятьями. Сердце Кая радостно кувыркалось, его охватило безудержное счастье, трепеща где-то у горла проникновенным рваным нон легато.

«Надеюсь, это не убьёт нас…», снова прозвучало в голове.

…

Вдалеке в который раз затрещал-заискрил фонарный столб, над головой загудели провода, улица мигнула жёлтым раз, другой, и в следующий миг что-то больно резануло Кая по щеке. Рот будто обожгло, он отдёрнулся, Тори ахнула и тоже отскочила.

Это не могло быть правдой… Его язык ощупал проколотую губу, ощутил вкус крови. Он не мог поверить собственным глазам. Он целую вечность поворачивал голову, чтобы увидеть её лицо, тоже в крови, а затем столько же опускал взгляд под ноги, чтобы рассмотреть острые осколки огромной сосульки, рассёкшей их поцелуй всего каких-то сто тысячелетий назад… Чья-то шапка отлетела на дорогу, Тори держалась за окровавленный рот, Кай, с трудом шевеля кровоточащей губой, проговорил:

«Снова…»

Мгновение назад Кай сжимал руки Тори, сейчас он напряжённо наблюдал за растущей между ними трещиной в асфальте. Дыра разрасталась, асфальт вздувался и дымился, и рваные просветы между ним заполнялись яркими горячими языками пламени. Всё это он уже видел, тогда, в Межевом переулке. Всё, кроме снежинок, которые в морозном воздухе закручивало потоками и мгновенно превращало в пар.

…

В ту ночь он как-то остался жив, его выкупил Каргер. То была не слишком равноценная сделка, если считать мерилом жизнь за жизнь. У Каргера хватило на это аргументов. Хтонику хватило на это власти. Каргер