Такова плата за право жить в самом безопасном месте Хуася. Шесть миллионов человек борются за это право – почти пятая часть населения страны. Город носит название «Долгий Мир» не просто так. Пусть его жителям и приходится тяжело работать, оплачивая жилье, зато они могут даже не думать о хундунах.

Мои восторги вянут. Мне внезапно вспоминается, что это вовсе не вершина человеческих достижений, а только часть того, что нам удалось восстановить. У меня дыхание заходится, когда я пытаюсь вообразить себе мир людей до вторжения хундунов два тысячелетия назад. Тогдашние здания, должно быть, возносились намного выше нынешних. Эту технологию даже боги не смогли сохранить. Тысячи и тысячи лет истории, которая потеряна для человечества…

И при этом нас с Шиминем бросили захватчикам, как мусор! Ярость охватывает меня с новой силой.

Ичжи указывает на Дворец Мудрецов, когда тот появляется в поле зрения. Это целый комплекс дворцов и храмов, увенчанных крышами с приподнятыми углами. Здесь, на склонах гор, господствующих над городом, размещается правительство Хуася. Я внутренне закипаю. Вот бы спуститься туда и потребовать прямой аудиенции у Председателя Куна! Но его новый указ ясен: он и Мудрецы одобрят план контрнаступления только в том случае, если все высокопоставленные стратеги Суй-Тан согласятся, что игра стоит свеч.

Вроде бы разумно, учитывая риски, но пример Ань Лушаня показывает, что далеко не каждое облеченное властью лицо действует из соображений всеобщего блага.

Отлично. Тогда нам ничего не остается, кроме как тоже прибегнуть к сомнительным средствам.

Хватит уже нам с Шиминем просить прощения за то, что мы такие, какие есть.

Планолет приземляется на площадку усадьбы Гао – еще одного горного комплекса, по своей архитектуре подозрительно похожего на Дворец Мудрецов. Хотя, могу побиться об заклад, у Мудрецов не ревет музыка из динамиков и не мельтешат огни стробоскопов.

Как только люк планолета отъезжает в сторону, я делаю первый свой глоток городского воздуха, довольно загазованного, и с ним на меня накатывает безумие празднества. Сквозь глухой электронный ритм, биением сердца отдающийся в горах, прорываются отдаленные голоса и смех. По словам Ичжи, сегодня вечером здесь собрались все сливки общества Чанъаня, чтобы поглазеть на нас.

Служанки высыпают на площадку, их разноцветные шелковые халаты развеваются в порывах ветра от лопастей. «Ушаойе», – в унисон говорят они, поеживаясь. «Пятый Молодой Господин».

Сняв наушники, Ичжи со скромной улыбкой кланяется в ответ. Его мать тоже была служанкой, которую Гао Цю обрюхатил и забыл – вплоть до того дня, когда приказал запороть ее насмерть за то, что не улыбалась с должным энтузиазмом во время банкета в честь Мудрецов.

Меня тошнит от всех этих доказательств его непререкаемой власти. И вот к такому человеку приходится обращаться, чтобы достигнуть желаемого!

Такие, как он, правят миром.

Одна из служанок подкатывает к нам инвалидное кресло. С моими ранениями опасно ходить на собственных ногах. Шиминь поднимает руки, готовый подхватить меня, и приходится принять его помощь. Ичжи спрыгивает на площадку, чтобы взять кресло у служанки.

Во мне змеей свивается досада. Парни поступают так не из злого умысла, не потому, что хотят от меня чего-то, и не для того, чтобы прочнее привязать меня к себе. Зная это, я не сопротивляюсь и не возражаю. Но мне невыносимо, что мир упорно лишает меня возможности делать что-то самой. Мне ненавистна мысль, что я не могу обойтись без Ичжи и Шиминя, хотя одного из них я люблю, а другой мой необходимый партнер. В самом деле, разве я могу называть себя сильной женщиной, если все время прибегаю к помощи двух парней?

Но что остается делать? Отдалиться от них и упрямо поковылять навстречу собственной гибели? Ну выберу я гордое одиночество – от этого моя смерть не станет более благородной и возвышенной.

Я устраиваюсь в инвалидном кресле, разбираюсь, как им управлять с помощью пульта. Потом служанки провожают нас во двор, окруженный многоярусными зданиями. Я видела дворец Гао раньше на фотографиях, и тем не менее я поражена. Он скорее похож на небольшой город, чем на фамильный замок.

Ветерок обвевает мое лицо, донося запах водорослей, что живо напоминает о рисовых террасах. Запах исходит от круглого пруда с лилиями, подсвеченного изнутри постоянно меняющими цвет огнями и разделенного пополам извилистой каменной дорожкой, отчего пруд выглядит как символ инь-ян. К счастью, участники празднества не толпятся непосредственно перед нами – они собрались на балконах, обегающих здания. Алые колонны на каждом этаже подпирают изогнутые черепичные навесы. С застрех свисают гирлянды традиционных красных лампионов, сквозь бумажные окна и открытые двери пульсирует неоновый свет, вспышками подсвечивая толпы гостей. Музыка глухо бьет в квадрат звездного неба над двором.

К моему изумлению, некоторые гости красуются в дух-доспехах, прикрепленных на плечах, руках и иногда на груди.

А я-то думала, что только пилотам разрешено пользоваться дух-металлом, причем с большими ограничениями. Нам с Шиминем запретили брать в эту поездку доспехи. Но, видимо, богачам закон не писан. Впрочем, опасности нет, поскольку их духовное давление ничтожно, его хватает лишь на то, чтобы слабенько пульсировать своим ци в такт музыке.

При нашем приближении голоса умолкают. Вспышки камер сверкают по-прежнему, однако весьма оживленная до этого момента вечеринка замирает.

Все таращатся на нас. Неоновые лучи мелькают на неуверенных лицах мужчин и полуприкрытых вуалями лицах женщин.

Я тоже останавливаюсь, не зная, что делать. Очередной порыв ветра доносит до нас резкий запах алкоголя.

Пальцы Шиминя впиваются в мое плечо. Я не реагирую.

– Добро пожаловать! – гремит в динамиках голос с хрипотцой.

Ищу глазами источник звука и нахожу его на третьем, самом высоком ярусе строения на противоположной стороне двора.

– Добро пожаловать, мои почетные гости Ли Шиминь, Железный Демон, и У Цзэтянь, Железная Вдова! – Гао Цю раскидывает руки в стороны. В сиянии открытых позади него двойных дверей нам виден лишь его силуэт. В пучке волос торчит бронзовый гребень высотой с голову. Широкие рукава свисают с рук, образуя острые углы. По обе стороны от него, словно послушные куклы, стоят в ряд служанки, волосы на их склоненных головах заплетены в две косички, сложенные петлями, как у маленьких девочек.

Гости разражаются приветствиями, а меня скручивает отвращение.

– Отец. – Ичжи складывает ладони вместе и кланяется, тем самым напоминая, что мне следует сделать то же самое.

– Гао-цзун! – произносим мы с Шиминем. Это означает «Великий босс Гао». Хотя шум стоит такой, что вряд ли он нас слышит.

– Благодарю за вашу службу, пилоты! – говорит он.