Швейк слегка ошибся: лысый субъект не был паном Пуркрабеком,агентом из банка «Славия», а всего-навсего генерал-майором фон Шварцбург.Генерал-майор в гражданском платье совершал инспекционную поездку по гарнизонами в данный момент готовился нагрянуть в Будейовицы.

Это был самый страшный из всех генерал-инспекторов,когда-либо рождавшихся под луной. Обнаружив где-нибудь непорядок, он заводил сначальником гарнизона такой разговор:

— Револьвер у вас есть?

— Есть.

— Прекрасно. На вашем месте я бы знал, что с нимделать. Это не гарнизон, а стадо свиней!

И действительно, после каждой его инспекционной поездки тотут, то там кто-нибудь стрелялся.

В таких случаях генерал фон Шварцбург констатировал судовлетворением:

— Правильно! Это настоящий солдат!

Казалось, его огорчало, если после его ревизии хотькто-нибудь оставался в живых. Кроме того, он страдал манией переводить офицеровна самые скверные места. Достаточно было пустяка, чтобы офицер распрощался сосвоей частью и отправился на черногорскую границу или в безнадёжно спившийсягарнизон в грязной галицийской дыре.

— Господин поручик, — спросил генерал, — вкаком военном училище вы обучались?

— В пражском.

— Итак, вы обучались в военном училище и не знаетедаже, что офицер является ответственным за своего подчинённого? Недурно.Во-вторых, вы болтаете со своим денщиком, словно с близким приятелем. Выдопускаете, чтобы он говорил, не будучи спрошен. Ещё лучше! В-третьих, вы разрешаетеему оскорблять ваше начальство. Это лучше всего! Из всего этого я делаюопределённые выводы… Как ваша фамилия, господин поручик?

— Лукаш.

— Какого полка?

— Я служил…

— Благодарю вас. Речь идёт не о том, где вы служили. Яжелаю знать, где вы служите теперь?

— В Девяносто первом пехотном полку, господингенерал-майор. Меня перевели…

— Вас перевели? И отлично сделали. Вам будет оченьневредно вместе с Девяносто первым полком в ближайшее время увидеть театрвоенных действий.

— Об этом уже есть решение, господин генерал-майор.

Тут генерал-майор прочитал лекцию о том, что в последнеевремя, по его наблюдениям, офицеры стали разговаривать с подчинёнными втоварищеском тоне, что он видит в этом опасный уклон в сторону развития разногорода демократических принципов. Солдата следует держать в страхе, он должендрожать перед своим начальником, бояться его; офицеры должны держать солдат нарасстоянии десяти шагов от себя и не позволять им иметь собственные суждения ивообще думать. В этом-то и заключается трагическая ошибка последних лет. Раньшенижние чины боялись офицеров как огня, а теперь… — Генерал-майорбезнадёжно махнул рукой. — Теперь большинство офицеров нянчатся со своимисолдатами, вот что.

Генерал-майор опять взял газету и углубился в чтение.

Поручик Лукаш, бледный, вышел в коридор, чтобы рассчитатьсясо Швейком. Тот стоял у окна с таким блаженным и довольным выражением лица,какое бывает только у четырёхнедельного младенца, который досыта насосался исладко спит.

Поручик остановился и кивком головы указал Швейку на пустоекупе. Затем сам вошёл вслед за Швейком и запер за собою дверь.

— Швейк, — сказал он торжественно, —наконец-то пришёл момент, когда вы получите от меня пару оплеух, каких ещё светне видывал! Как вы смели приставать к этому плешивому господину! Знаете, ктоон? Это генерал-майор фон Шварцбург!

Швейк принял вид мученика.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, у меняникогда и в мыслях не было кого-нибудь обидеть, ни о каком генерал-майоре я ипонятия не имел. А он и вправду — вылитый пан Пуркрабек, агент из банка«Славия»! Тот ходил в наш трактир, и однажды, когда он уснул за столом,какой-то доброжелатель написал на его плеши чернильным карандашом: «Настоящимпозволяем себе предложить вам, согласно прилагаемому тарифу № 111 с, своиуслуги по накоплению средств на приданое и по страхованию жизни на предметобеспечения ваших детей». Ну все, понятно, ушли, а я с ним остался один наодин. Известное дело, мне всегда не везёт. Когда он проснулся и посмотрел в зеркало,то разозлился и подумал, что это я написал, и тоже хотел мне дать пару оплеух.

Слово «тоже» слетело с уст Швейка так трогательно и с такиммягким укором, что у поручика опустилась рука.

Швейк продолжал:

— Из-за такой пустяковой ошибки этому господину не стоиловолноваться. Ему действительно полагается иметь от шестидесяти до семидесятитысяч волос — так было сказано в статье «Что должно быть у нормальногочеловека». Мне никогда не приходило в голову, что на свете существует плешивыйгенерал-майор. Произошла, как говорится, роковая ошибка, это с каждым можетслучиться, если один человек что-нибудь выскажет, а другой к этому придерётся.Несколько лет тому назад портной Гивл рассказал нам такой случай. Однажды ехалон из Штирии, где портняжил, в Прагу через Леобен и вёз с собой окорок, которыйкупил в Мариборе. Едет в поезде и думает, что он единственный чех среди всехпассажиров. Когда проезжали Святой Мориц и портной начал отрезать себе ломтикиот окорока, у пассажира, что сидел напротив, потекли слюнки. Он не спускал светчины влюблённых глаз. Портной Гивл это заметил, да и говорит себе вслух:«Ты, паршивец, тоже небось с удовольствием пожрал бы!» Тут господин отвечаетему по-чешски: «Ясно, я бы пожрал, если б ты дал». Ну и слопали вдвоём весьокорок, ещё не доезжая Чешских Будейовиц. А звали того господина Войтех Роус.

Поручик Лукаш посмотрел на Швейка и вышел из купе; не успелон усесться на своё место, как в дверях появилась открытая физиономия Швейка.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, черезпять минут мы в Таборе. Поезд стоит пять минут. Прикажете заказать что-нибудь кзавтраку? Когда-то здесь можно было получить недурные…

Поручик вскочил как ужаленный и в коридоре сказал Швейку:

— Ещё раз предупреждаю: чем реже вы будете попадатьсямне на глаза, тем лучше. Я был бы счастлив вовсе не видеть вас, и, будьтеуверены, я об этом похлопочу. Не показывайтесь мне на глаза, исчезните,скотина, идиот!

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант!

Швейк отдал честь, повернулся по всем правилам на каблуке ипошёл в конец вагона. Там он уселся в углу на место проводника и завёл разговорс каким-то железнодорожником:

— Разрешите обратиться к вам с вопросом…

Железнодорожник, не проявляя никакой охоты вступать вразговор, апатично кивнул головой.

— Бывал у меня в гостях один знакомый, — началШвейк, — славный парень, по фамилии Гофман. Этот самый Гофман утверждал,что вот эти тормоза в случае тревоги не действуют; короче говоря, если потянутьза рукоятку, ничего не получится. Я такими вещами, правду сказать, никогда неинтересовался, но раз уж я сегодня обратил внимание на этот тормоз, тоинтересно было бы знать, в чём тут суть, а то вдруг понадобится.