Когда ординарец в передней хотел доложить о цели своегоприхода, поручик сдавленным голосом сказал:

— Слышал уже.

И ушёл, бросив на Швейка уничтожающий взгляд. Это был нерапорт, а кое-что похуже. Когда поручик вошёл в кабинет полковника, тот,нахмурившись, сидел в кресле.

— Два года тому назад, поручик, — сказалон, — вы просили о переводе в Девяносто первый полк в Будейовицы. Знаетели вы, где находятся Будейовицы? На Влтаве. Да. На Влтаве, и впадает в неё тамОгрже или что-то в этом роде. Город большой, я бы сказал: гостеприимный, и,если не ошибаюсь, есть там набережная. Известно ли вам, что такое набережная?Набережная — это каменная стена, построенная над водой. Да. Впрочем, это к делуне относится. Мы производили там манёвры.

Полковник помолчал и, глядя на чернильницу, быстро перешёлна другую тему:

— Пёс мой у вас испортился. Ничего не хочет жрать… Нувот! Муха попала в чернильницу. Это удивительно — зимой мухи попадают вчернильницу. Непорядок!

«Да говори уж наконец, старый хрыч!» — подумал поручик.

Полковник встал и прошёлся несколько раз по кабинету.

— Я долго обдумывал, господин поручик, как мне с вамипоступить, чтобы подобные факты не повторялись, и тут я вспомнил, что вывыражали желание перевестись в Девяносто первый полк. Главный штаб недавнопоставил нас в известность о том, что в Девяносто первом полку ощущаетсябольшой недостаток в офицерском составе из-за того, что офицеров перебилисербы. Даю вам честное слово, что в течение трёх дней вы будете в Девяностопервом полку в Будейовицах, где формируются маршевые батальоны. Можете неблагодарить. Армии нужны офицеры, которые…

И, не зная, что прибавить, он взглянул на сказал:

— Уже половина одиннадцатого, пора принимать полковойрапорт.

На этом приятный разговор был закончен, и у поручика отлеглоот сердца, когда он вышел из кабинета. Поручик направился в школувольноопределяющихся и объявил, что в ближайшие дни он отправляется на фронт ипо этому случаю устраивает прощальную вечеринку на Неказанке. Вернувшись домой,он многозначительно спросил у Швейка:

— Известно ли вам, Швейк, что такое маршевый батальон?

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, маршевый батальон— это «маршбатяк», а маршевая рота — «маршка». Мы это всегда сокращаем.

— Итак, объявляю вам, Швейк, — торжественнопровозгласил поручик, — что мы вместе отправимся в «маршбатяк», если вамнравится такое сокращение. Но не воображайте, что на фронте вы будетевыкидывать такие же глупости, как здесь. Вы довольны?

— Так точно, господин обер-лейтенант, страшнодоволен, — ответил бравый солдат Швейк. — Как это будет прекрасно,когда мы с вами оба падём на поле брани за государя императора и всю августейшуюсемью!

Заканчивая первую часть «Похождений бравого солдата Швейка»(«В тылу»), сообщаю читателям, что вскоре появятся две следующие части— «На фронте» и «В плену». В этих частях и солдаты и штатские тоже будутговорить и поступать так, как они говорят и поступают в действительности.

Жизнь — не школа для обучения светским манерам. Каждыйговорит как умеет. Церемониймейстер доктор Гут говорит иначе, чем хозяинтрактира «У чаши» Паливец. А наш роман не пособие о том, как держать себя всвете, и не научная книга о том, какие выражения допустимы в благородномобществе. Это — историческая картина определённой эпохи.

Если необходимо употребить сильное выражение, котороедействительно было произнесено, я без всякого колебания привожу его здесь.Смягчать выражения или применять многоточие я считаю глупейшим лицемерием. Ведьэти слова употребляют и в парламенте.

Правильно было когда-то сказано, что хорошо воспитанныйчеловек может читать всё. Осуждать то, что естественно, могут лишь люди духовнобесстыдные, изощрённые похабники, которые, придерживаясь гнусной лжеморали, несмотрят на содержание, а с гневом набрасываются на отдельные слова.

Несколько лет назад я читал рецензию на одну повесть. Критиквыходил из себя по поводу того, что автор написал: «Он высморкался и вытернос». Это, мол, идёт вразрез с тем эстетическим и возвышенным, что должнадавать народу литература.

Это только один, притом не самый яркий пример того, какиеослы рождаются под луной.

Люди, которых коробит от сильных выражений, просто трусы,пугающиеся настоящей жизни, и такие слабые люди наносят наибольший вредкультуре и общественной морали. Они хотели бы превратить весь народ всентиментальных людишек, онанистов псевдокультуры типа св. Алоиса. МонахЕвстахий в своей книге рассказывает, что когда св. Алоис услышал, как одинчеловек с шумом выпустил газы, он ударился в слёзы, и только молитва егоуспокоила.

Такие типы на людях страшно негодуют, но с огромнымудовольствием ходят по общественным уборным и читают непристойные надписи настенках.

Употребив в своей книге несколько сильных выражений, япросто запечатлел то, как разговаривают между собой люди в действительности.

Нельзя требовать от трактирщика Паливца, чтобы он выражалсятак же изысканно, как госпожа Лаудова, доктор Гут, госпожа Ольга Фастрова и ряддругих лиц, которые охотно превратили бы всю Чехословацкую республику в большойсалон, по паркету которого расхаживают люди во фраках и белых перчатках;разговаривают они на изысканном языке и культивируют утончённую салоннуюмораль, а за ширмой этой морали салонные львы предаются самому гадкому ипротивоестественному разврату.

* * *

Пользуюсь случаем сообщить здесь, что трактирщик Паливецжив. Он переждал войну в тюрьме и остался таким же, каким был во времяприключения с портретом императора Франца-Иосифа.

Прочитав о себе в моей книжке, он навестил меня и потомкупил больше двадцати экземпляров первого выпуска, роздал их своим знакомым итаким образом содействовал распространению этой книги.

Ему доставило громадное удовольствие всё, что я о нёмнаписал, выставив его как всем известного грубияна. «Меня уже никто непеределает, — сказал он мне. — Я всю жизнь выражался грубо и говорилто, что думал, и впредь так буду говорить. Я и не подумаю затыкать себе глоткуиз-за какой-то ослицы. Нынче я стал знаменитым».

Его уважение к себе возросло. Его слава зиждется нанескольких сильных выражениях. Это его вполне удовлетворяет. Если бы,предположим, точно и верно воспроизведя его манеру говорить, я захотел бы темсамым поставить ему на вид, так, мол, выражаться не следует (что, конечно, вмои намерения не входило), я безусловно оскорбил бы этого порядочного человека.

Употребляя первые попавшиеся выражения, он, сам того не зная,просто и честно выразил протест чеха против всякого рода низкопоклонства.Неуважение к императору и к приличным выражениям было у него в крови.