* * *

Отто Кац тоже жив. Это подлинный портрет фельдкурата. Послепереворота он забросил своё занятие, выступил из церкви и теперь служитдоверенным на фабрике бронзы и красок в Северной Чехии. Он написал мне длинноеписьмо, в котором угрожал, что разделается со мной. Дело в том, что однанемецкая газета поместила перевод главы, в которой он изображён таким, какимвыглядел в действительности. Я зашёл к нему, и всё кончилось прекрасно. К двумчасам ночи он не мог уже стоять на ногах, но без устали проповедовал и в концеконцов заявил: «Эй вы, гипсовые головы! Я — Отто Кац, фельдкурат!»

Много людей типа покойного Бретшнейдера, государственногосыщика старой Австрии, и нынче рыскает по республике. Их чрезвычайноинтересует, кто что говорит.

* * *

Не знаю, удастся ли мне этой книгой достичь того, к чему ястремился. Однажды я слышал, как один ругал другого: «Ты глуп, как Швейк». Этосвидетельствует о противоположном. Однако если слово «Швейк» станет новымругательством в пышном венке бранных слов, то мне останется толькоудовлетвориться этим обогащением чешского языка.

Ярослав Гашек

В одном из купе второго класса скорого поезда Прага— Чешские Будейовицы ехало трое пассажиров: поручик Лукаш, напротивкоторого сидел пожилой, совершенно лысый господин, и, наконец, Швейк. Последнийскромно стоял у двери и почтительно готовился выслушать очередной потокругательств поручика, который, не обращая внимания на присутствие лысогоштатского, всю дорогу орал, что Швейк — скотина и тому подобное.

Дело было пустяковое: речь шла о количестве чемоданов, закоторыми должен был присматривать Швейк.

— У нас украли чемодан! — ругал Швейкапоручик. — Как только у тебя язык поворачивается, негодяй, докладывать мнеоб этом!

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —тихо ответил Швейк, — его взаправду украли. На вокзале всегда болтаетсямного жуликов, и, видать, кому-то из них наш чемодан, несомненно, понравился, иэтот человек, несомненно, воспользовался моментом, когда я отошёл от чемодановдоложить вам, что с нашим багажом всё в порядке. Этот субъект мог украсть нашчемодан именно в этот подходящий для него момент. Они только и подстерегаюттакие моменты. Два года тому назад на Северо-Западном вокзале у одной дамочкиукрали детскую колясочку вместе с девочкой, закутанной в одеяльце, но воры былинастолько благородны, что сдали девочку в полицию на нашей улице, заявив, чтоеё, мол, подкинули и они нашли её в воротах. Потом газеты превратили беднуюдамочку в мать-злодейку. — И Швейк с твёрдой убеждённостью заключил: — Навокзалах всегда крали и будут красть — без этого не обойтись.

— Я глубоко убеждён, Швейк, — сказалпоручик, — что вы плохо кончите. До сих пор не могу понять, корчите вы изсебя осла или же так уж и родились ослом. Что было в этом чемодане?

— Почти ничего, господин обер-лейтенант, — ответилШвейк, не спуская глаз с голого черепа штатского, сидевшего напротив поручика с«Нейе Фрейе Прессе» в руках и, казалось, не проявлявшего никакого интереса ковсему происшествию. — Только зеркало из вашей комнаты и железная вешалкаиз передней, так что мы, собственно, не потерпели никаких убытков, потому как изеркало и вешалка принадлежали домохозяину… — Увидев угрожающий жестпоручика, Швейк продолжал ласково: — Осмелюсь доложить, господинобер-лейтенант, о том, что чемодан украдут, я не знал заранее, а что касаетсязеркала и вешалки, то я хозяину обещал отдать всё, когда вернёмся с фронта. Вовражеских землях зеркал и вешалок сколько угодно, так что всё равно ни мы, нихозяин в убытке не останемся. Как только займём какой-нибудь город…

— Цыц! — не своим голосом взвизгнул поручик. —Я вас под полевой суд отдам! Думайте, что говорите, если у вас в башке естьхоть капля разума! Другой за тысячу лет не смог бы натворить столько глупостей,сколько вы за эти несколько недель. Надеюсь, вы и это заметили?

— Так точно, господин обер-лейтенант, заметил. У меня,как говорится, очень развит талант к наблюдению, но только когда уже поздно икогда неприятность уже произошла. Мне здорово не везёт, всё равно как некоемуНехлебе с Неказанки, что ходил в трактир «Сучий лесок». Тот вечно мечтал статьдобродетельным и каждую субботу начинал новую жизнь, а на другой деньрассказывал: «А утром-то я заметил, братцы, что лежу на нарах!» И всегда,бывало, беда стрясётся с ним, именно когда он решит, что пойдёт себе тихо-мирнодомой; а под конец всё-таки оказывалось, что он где-то сломал забор, или выпряглошадь у извозчика, или попробовал прочистить себе трубку петушиным пером изсултана на каске полицейского. Нехлеба от всего этого приходил в отчаянье, ноособенно его угнетало то, что весь его род такой невезучий. Однажды дедушка егоотправился бродить по свету…

— Оставьте меня в покое, Швейк, с вашими россказнями!

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, всё, чтоя сейчас говорю, — сущая правда. Отправился, значит, его дед бродить побелу свету…

— Швейк, — разозлился поручик, — ещё разприказываю вам прекратить болтовню. Я ничего не хочу от вас слышать. Как толькоприедем в Будейовицы, я найду на вас управу. Посажу под арест. Вы знаете это?

— Никак нет, господин поручик, не знаю, — мягкоответствовал Швейк. — Вы об этом даже не заикались.

Поручик невольно заскрежетал зубами, вздохнул, вынул изкармана шинели «Богемию» и принялся читать сообщения о колоссальных победахгерманской подводной лодки «Е» и её действиях на Средиземном море. Когда ондошёл до сообщения о новом германском изобретении — разрушении городов припомощи специальных бомб, которые сбрасываются с аэропланов и взрываются трираза подряд, его чтение прервал Швейк, заговоривший с лысым господином:

— Простите, сударь, не изволите ли вы быть господиномПуркрабеком, агентом из банка «Славия»?

Не получив ответа, Швейк обратился к поручику:

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я однаждычитал в газетах, что у нормального человека должно быть в среднем отшестидесяти до семидесяти тысяч волос и что у брюнетов обыкновенно волосыбывают более редкими, есть много тому примеров… А один фельдшер, —продолжал он неумолимо, — говорил в кафе «Шпирков», что волосы выпадаютиз-за сильного душевного потрясения в первые шесть недель после рождения…

Тут произошло нечто ужасное. Лысый господин вскочил и заорална Швейка:

— Marsch heraus, Sie Schweinkerl![50] —и поддал его ногой. Потом лысый господин вернулся в купе и преподнёс поручикунебольшой сюрприз, представившись ему.