Я набрала воздуха и задала не дававший мне весь вечер покоя вопрос:

– Ты жалеешь, что Костя уходит?

– А что жалеть? Он же не на Луну улетает. Мы давно дружим. Это не проблема.

– Мне обидно за него. Жалко.

Славка усмехнулся:

– А че нас, мужиков, жалеть? Нас надо палками погонять, а не жалеть.

– Да, некоторые сами себя палками погоняют и из больницы не вылезают по нескольку дней. Уже вон – живот к позвоночнику прирос.

Я запустила руки под рубаху и ущипнула за тощий живот. День разнообразных мужских животов. Веселая возня переросла в нечто большее. Вода барабанила по старому, сто лет не мытому окошку, заглушая звуки нашего дыхания. Повезло: почти сорок минут никто не дергал. Люся вообще проявила удивительную тактичность и давно уже перестала ломиться в дверь, а если была работа, истошно орала с поста на весь приемник: «Елена Андреевна, на выход!» Однако периодически от бессонницы и усталости она не справлялась с правилами конспирации и выходило что-то похожее на «Елена Дмитриевич, черепно-мозговая!» – после чего явственно прослушивались смешки из рентген-кабинета, расположенного сразу за моей каморкой. Люся понимала меня, так как была свидетельницей моих былых регулярных звонков Вовке на трубку, остававшихся без ответа, поисков его по всем знакомым; все это не могло проскользнуть мимо ее внимания и женской солидарности. Вот уже подходил к концу час, проведенный вместе, и тишина вокруг не прекращалась. Слава уткнулся носом мне в ухо.

– Я тут песню про тебя слышал.

– Да ну? И что там? Кто поет?

– Не знаю. Какая-то молодая певица, я их не изучаю.

– И что там в песне?

– Не помню толком, всего несколько слов: на небо за звездой, высоко… тихий полет, это легко… и что-то еще там было, не припомнить…

– Здорово, на небо правда хочется…

– Зачем?

– Посмотреть, что там… Тебе не интересно, что там есть?

– Еще успеется… Все увидим.

– Ну да… Еще успеется… А когда в мозгах ковыряешься, ничего интересного не попадается?

– Что это вы, мадам, имеете в виду?

– Ну я не знаю… Чего-нибудь, чего в атласах по анатомии нет.

– Ах вот вы про что, Елена Андреевна. Пока ничего такого, знаете ли. Хотя мне кажется, что если бы какой другой трепан применить или еще чего-нибудь этакое, то много интересного можно найти. Хотя, может, и нельзя. Точнее, можно найти, но не в башке. О как.

– Философ, однако.

– Да не… Ты же знаешь, это Костик умный, а я так, Чикатило, как вы, Елена Андреевна, нас называете.

Мы смеялись, уткнувшись друг другу в плечо. Так не слышно. Мне показалось, что я правда летаю. Так было легко с ним вместе, все вокруг становилось невесомым и не имеющим значения, только эта чертячья улыбка, больше ничего.

Люся не вытерпела и тихонько постучала в дверь. Эх, спасибо. Мы соскочили с диванчика, начали путаться в медицинских штанах, судорожно в потемках искать мой фонендоскоп и Славкин фонарик для глаз и неврологический молоточек. Весь инструментарий выпал из широких медицинских карманов и теперь, видимо, назло не хотел себя обнаруживать.

До утра не пришлось уже не только уединиться, но и просто присесть. В полвосьмого я наконец, испытывая неимоверную боль внизу живота, сходила в туалет, с трудом выдавив из себя первые капли, и отправилась оповещать начальство о новостях с линии фронта. На отделение идти не надо, так как гордых мамаш всех первоклассников отпустили на школьную линейку. Малыши превратились в детей, а мы вместе с ними из девушек в женщин.

Прискакав домой, я быстро упаковала Катьку в уже приготовленную парадную форму и ярко-красный ранец, вытащила из ведра купленный Вовкой накануне букет, и мы всей семьей поехали в школу. Было еще достаточно тепло, хотя уже по-осеннему влажно, дети стояли в легких курточках, мамаши – все будто из салона, одна только я торчала, как огрызок вчерашнего яблока: без макияжа, прически и каблуков. Вовка пощелкал несколько раз фотиком и смылся на работу, а мадам Сорокина осталась стоять в толпе родителей прямо за строем Катькиных одноклассников и одноклассниц. Учительница Наталья Васильевна была уже мне знакома, неделю назад состоялось первое родительское собрание. На том памятном для любого вменяемого родителя событии я одна, к своему стыду, будучи, как и теперь, после дежурства, не забрасывала ее ненужными вопросами и не рвалась вступить в родительский комитет. И теперь, как и тогда, я чувствовала себя самой недостойной мамашей в этом святом месте. Даже пятьдесят кэгэ живого веса и отсутствие двойного подбородка, что отличало меня от половины мамаш наших одноклассников, тоже подтверждали мою материнскую несостоятельность. Мои мысли читались в косых взглядах нашей учительницы, вполне себе приятной дамы лет сорока, за годы работы научившейся профессионально быстро вычислять таких кукушек, как я. Впоследствии я даже услышала от нее специальный термин: работающие матери. Причем это относилось только к определенному сорту дам (так как работали-то практически все), а именно к тем, кто задыхаясь влетал на классное собрание последним, сидел на нем засыпая и не проявлял интереса к покупке новых парт, стирке занавесок и прочим важным делам.

Линейка протекала как настоящее театральное действие: старшеклассники читали стихи, танцевали, выступали какие-то официальные лица, потом директор. Мама Кати Сорокиной все это время мысленно находилась в своей больничной каморке и перебирала, как фотографии, Славкин шепот, его руки, улыбку, глаза. Я включалась в реальность только тогда, когда Катька поворачивалась ко мне и потихонечку махала рукой.

Пережив уличный этап церемоний, родители вместе с детьми двинулись в класс, где для начала малышей рассадили по партам. Катька светилась радостью, то и дело поправляла огромный бант и с любопытством разглядывала одноклассников, и только тут я хоть чуть-чуть ощутила: пришел действительно маленький праздник, Катькин и мой.

Уже к двенадцати мы прискакали в ближайшее кафе, наелись мороженого и потихоньку отправились пешком к бабушке. Катька всю дорогу трещала, перемешав все утренние события и лишив их временно`й последовательности. Обед близился, и в процессе нашей прогулки меня накрыл тяжкий приступ сонливости. Такое состояние знакомо каждому, кто не имеет возможности выспаться после ночного дежурства: все тело твое изнемогает от желания спать, ломит руки и ноги, кружится голова, глаза перестают видеть. Катькин лепет доносился откуда-то издалека, и мне стало страшно обидно из-за того, что я не слышу, что же она там говорит, иду и тупо киваю в ответ. Тело все еще дышало теплом воспоминаний о прошедшей ночи. Теперь стало совершенно ясно: я засыпаю на ходу еще и оттого, что живу параллельно в двух разных мирах. Я вдруг ясно поняла несовместимость этих миров. Я стала стараться гнать от себя эти мысли. Получалось не очень.

Вот они – нормальные женщины. Вот они сидят за партами и живо обсуждают все то, что хоть как-то, хоть даже косвенно касается их чад. Это главный, неоспоримый, самый правильный и единственно возможный интерес. Чем может жить настоящая, достойная женщина? Конечно, своими детьми. Ну и мужем. Короче, семьей. Нет, безусловно, у каждого может быть маленькое хобби – спокойная работа до четырех-пяти вечера… Но что у нас-то по расписанию на первом месте, мадам? А на втором? Вот именно. И будет вам все девять кругов ада. За все тяжкие-претяжкие грехи.