Я отошла к окну. Из открытой форточки парило, как из печки. Вот это лето, настоящий парниковый эффект.

Я не хочу туда идти. И здесь я быть тоже не хочу.

Я уже знала, что слаба. И знала, что сейчас мы соберем немногочисленные летние вещи, медицинскую форму, книги и отправимся домой. А там меня будет ждать прекрасная перспектива: завтра весь день буду выгребать грязь и стоять у плиты перед дежурством. Вовка будет в порядке, останется на воскресенье сам с ребенком, все пойдет хорошо, и в понедельник я со спокойной душой в обед заберу у мамы Катьку, которую он, совершенно трезвый, передаст ей перед работой. И так будет, наверное, долго. И так будет сколько? Может, всегда? А вот об этом сил думать не было. Поэтому не сегодня.

Так оно все и произошло. Домашние ничего не стали выяснять, за что я им была безмерно благодарна. Даже мама, которая несправедливо обладала наименьшей информацией из всех.

Суббота прошла даже несколько не по плану, разбавившись вечерним походом на мультики в ближайший кинотеатр и неожиданным появлением свекрови проведать единственную внучку. Мадам Сорокина обладала гигантской интуицией и появлялась только тогда, когда не имела никаких шансов услышать что-то пессимистичное.

Уложив Катьку, я неожиданно вспомнила о самом неприятном: семья означает не только совместное проживание, но еще и секс. В ту же секунду захотелось отмотать этот проклятый фильм обратно, собраться с силами и остаться у родителей.

Поздно, дорогуша, не превращайте жизнь в окончательный цирк.

Однако Вовка прочел на моем лице полную отчужденность и заперся перед сном в ванной практически на час: сидел там так долго, что, когда залез в кровать, в мое притворное сопение вполне можно было поверить. Я находилась на грани реальности, и мне страшно захотелось увидеть деда, хотя бы во сне вцепиться в его большие, измученные подагрой руки. Но дед не пришел.

Время пролетело незаметно. Будни были заполнены однообразием мелких семейных событий и отсутствием гармонии в душе; с одной стороны – предшкольными хлопотами, а с другой – тихими семейными субботами на Финском заливе в компании семейства Асрян.

Размышляя в одиночестве, я понимала, как на самом деле поменялась моя жизнь. Вовка продолжал подшитое существование, оттого был неспокоен и периодически впадал в вечерние сумрачные депрессии и подолгу за ужином рассказывал про начальника-дебила и другие окрашенные черным истории. Мне оставались терпеливо-осторожные попытки направить ход его мыслей в положительное русло. Мое и Катькино спокойствие стоило нам больших сил и нервов. Катерина поливала чудом выжившие фиалки каждый день, пока не оказалось, что они плавают в болотной жиже, после чего я стала контролировать процесс. Все хорошо. Однако вечером, в темноте, приходилось ложиться спать с трезвым мужиком, со всеми вытекающими, и это оказалось хуже смертной казни. Хронические бесталанные половые отношения стали невыносимыми, и я надеялась, что от разоблачения меня хоть частично спасает природная Вовкина бесчувственность.

По ту сторону Луны неизменно оставалась больница, дежурства и Славка. Прошло много недель с начала моей порочной связи, и я с ужасом думала, как же буду жить, если какая-то более свободная дама наконец накинет на новую звезду операционной свой поводок. Но Славка оставался неожиданно постоянен. Дневные его помыслы, как и мои, были о работе, причем фанатизм доктора Сухарева оказался намного более выражен в сравнении с моим. Сначала я решила, что работа бок о бок на дежурствах быстро способствует надоеданию, но нет – видно, постоянный адреналин приемного покоя подстегивал нас не хуже хорошего порнофильма. Иногда мне казалось, что мы одинаково дышим, думаем, смеемся. Все, что интересовало, оказалось общим – музыка, шутки, книги, фильмы. В конце концов, можно было просто ничего не говорить. Вообще ничего – отпала необходимость. От такой близости становилось страшно, и единственное, чем я себя спасала, – я просто не думала о завтра. Ночью дома я подолгу не могла заснуть, понимая, что случилось необратимое, и тело мое, мои чувства, вся я целиком безвозвратно жили в другом месте.

Ничего, все закончится тогда, когда все закончится.

В последнее воскресенье августа я, как всегда, утром ускакала на дежурство, но до этого заперлась дома в ванной и перебрала несколько комплектов нижнего белья. В приемнике еще сидели больные, оставшиеся после быстренько улизнувшей без пяти восемь субботней смены. Чертыхнувшись по поводу сволочей в белых халатах, Люсинда начала перебирать амбулаторные карточки. Каждый раз после таких подарков я планировала страшную месть в понедельник утром, но к восьми часам мысль поскорее сдаться и убежать на отделение напрочь выбивала из головы все остальное.

В одиннадцать утра пришла Валентина, подруга Вербицкой, и привела очередную парочку своих подружек, жертв такой же платной клиники. Все эти направленные Полиной Алексеевной воскресные дамы с Васильевского острова стали для меня хоть каким-то приработком, а также хорошей возможностью пообщаться с пациентами, вникающими в то, о чем с ними говорят, и желающими улучшить свое существование. Дамы удалились через час в полном удовлетворении. Валентина уже на правах моей давней подруги выпроводила их, довела до такси, решительно вернулась и уверенно закрыла дверь моей каморки на крючок, достала из красивого портсигара ароматную сигаретку и с непередаваемым удовольствием затянулась. Мне оставалось только сварить на маленькой электрической плитке принесенный ею же кофе. Последнее время это был наш ритуал, и мне очень нравилась сухопарая леди с немного ярким для ее лет макияжем, язвительным языком и обалденным чувством юмора. Я всегда справлялась о Вербицкой и как-то уже успокоилась, получая каждый раз стабильно скучную информацию о ней и ее семействе.

Отпустив пару шуточек в адрес новых подружек Валентины, мы разлили кофе по стареньким больничным чашкам – неописуемо приятно, – минут пять сидели молча, потягивая кофе и покуривая.

– Не хотела, честно сказать, тебя расстраивать, Леночка, но как бы твои прогнозы теперь не сбылись.

О чем шла речь, догадаться было нетрудно.

– Полина Алексеевна? Вы в прошлое воскресенье говорили, что все ничего.

– Все и было ничего, но невестка опять попала на сохранение. Серьезная угроза, а еще носить и носить. Полина приходила ко мне с внучкой, выглядит не лучшим образом.

– Ну, ничего страшного. Многие сейчас всю беременность лежат на сохранении. Все будет хорошо. Успокойте ее.

– Может, и так… Я говорила, что теперь мой племянник работает в фирме ее Саши?

– Кажется, нет.

– Так вот, во-первых, две недели назад невестка делала УЗИ, определяли пол ребенка. Девочка. По этому поводу у них дома состоялся серьезный скандал. Во-вторых, Сашина секретарша, похоже, тоже в положении. Ирина недавно «совершенно случайно» оказалась в курсе событий. Добрые люди всегда найдутся, это понятно. А в секретаршах у нас, если я не говорила, прошедшая огонь и воду ростовская девица, своего не упустит.