– Если ты видишь, что проблему уже не решить, значит, не затягивай. Если все-таки думаешь, что можно что-то сделать, то попробуй. Только захочешь ли заниматься спасением по десятому разу?

– Не знаю, хочу я или нет.

– Я только беспокоюсь о Кате. Знаешь, не все мужики чужих детей принимают.

– Да ну, папа, как можно любить женщину и не любить ее ребенка?

– Все не так просто. По-разному бывает.

– Ладно. У меня еще три дня. Я подумаю. Пошла спать.

Но с засыпанием оказалось катастрофически плохо. Не помогали ни пересчет слонов, ни пересчет кроликов. Я вертелась, то натягивая на себя одеяло, то сбрасывая его. Неожиданно всплыли детские воспоминания, как еще в общежитии наша единственная комната была поделена на две сооруженной отцом перегородкой. Дети располагались в большей части, родители в меньшей. Братаны всегда засыпали быстро, мне же предстояло пережить три года страшных мучений. Узкая кроватка упиралась одним концом в старый платяной шкаф, казавшийся ночью в темноте в два раза больше, чем утром, и проблема состояла в том, что в шкафу кто-то жил. Именно кто-то. Он появлялся только ночью, когда все вокруг затихало, и вроде как не хотел ничего плохого, просто был рядом со мной, и все. Поселился он после похорон прабабушки, на которые нас не взяли, оставили дома с соседкой. Буквально через несколько дней после печального события я поняла: в шкафу кто-то поселился. Ситуация казалась неимоверно логичной: раз прабабушка ушла неизвестно куда и по совершенно непонятным причинам больше не вернется, то как после этого родители изо дня в день могут отрицать тот факт, что в шкафу кто-то есть? Отчего уход прабабушки они считали вполне рациональным событием, а наличие кого-то меж пропахших антимолью вещей – нет? Поэтому оно там существовало однозначно. Может быть, это и была прабабушка, а может, кто-то еще: нарисовать точный портрет сумеречного жильца представлялось делом непростым. Страх накатывал, как только родители выключали свет и закрывали самодельную дверь. Для того чтобы заснуть, надо было или прорваться к маме с папой в кровать, что получалось редко, или закутаться в одеяло так, чтобы не оставалось пустого пространства. Воздуха не хватало, поэтому приходилось оставлять маленькую дырочку около носа. Родители изрядно уставали от моих ночных страхов. Помнится, даже водили меня к врачу. Доктор очень удивился, так как в комнате, кроме меня, присутствовало еще двое детей. Годам к одиннадцати я привыкла к существу, смирилась наконец с его существованием, а потом и вовсе потихоньку забыла о нем.

Применив старый детский способ закутывания в одеяло, я вырубилась уже под утро. Опять приснился дед, Девятое мая, парад. Мы шли с ним, взявшись за руки. Вокруг веселье и музыка.

– Ленок, а где ж твой приятель?

– Какой приятель, дед? Вовка, что ли?

– Да не… Ну тот… еще в аварию попал недавно… Помнишь, жена у него умерла в родах, а он напился и врезался на машине в какого-то дипломата? Как его зовут, никак не соображу…

– Дед, ты чего?! Ты путаешь что-то. Нет у меня никакого такого знакомого.

Дед ехидно улыбался и еще крепче сжимал мою руку.

– Так кто ж его к нам приводил, бабушка, что ли?

– Да не было у нас никого такого, ты путаешь! Дед, ты путаешь! Ну вспомни, не было такого человека! Вспомни, это очень важно!

Слезы душили, и я пыталась выдернуть у него свою руку. Дед вдруг рассмеялся каким-то странным, совершенно не своим смехом.

– Да ладно тебе, Ленка! Я пошутил, не убивайся. Это ж Пашка был, из соседнего дома, Светланы Егоровны внук. Он же, сволочь, алкаш конченый, нажрался и впилился на служебных «Жигулях» в того дядьку… как его… не помню, фамилия заморская. Пошутил я, не переживай так. Все хорошо, Ленок. Пожил свое, и ладушки. Кому такое говно нужно.

В голове стучал отбойный молоток, и страшно хотелось проснуться, но музыка продолжалась, марш победы увлекал нас дальше по улице. Народ вокруг веселился, мы с дедом пели во все горло. Утром я все помнила. Все до последнего слова. Процесс чистки зубов оказался сложным: руки ходили ходуном.

Спокойно, Сокольникова, не трясись. Это всего лишь твое подсознание. И ничего больше, ничего.

Среда всем сердцем стремилась к четырем часам. Спотыкаясь и перепрыгивая через обновившиеся ночью лужи, я неслась из терапевтического корпуса в хирургический приемник. Как странно все-таки это было! Насколько чувства заполняли все, вытесняли плохое и окрашивали мир яркими масляными красками.

Мы со Славкой нашли время запереться в моей каморке. Хотя это казалось полным безумием, ведь в любой момент мог зазвонить телефон или начать ломиться Люсинда.

Теперь понятно, что можно быть счастливым только от того, что лежишь рядом с косматым чертом на узенькой тахте, снова забывшим даже снять свой операционный колпак. К ночи в каморке становилось темно, свет был только от уличного фонаря, освещавшего парапет перед дверью приемника. Мы изучали. Приблизив лица, смотрели в глаза друг другу. Мне казалось, он заглядывает глубоко-глубоко, запросто открывая потайные местечки, казавшиеся недоступными для постороннего изучения.

– Эй, ты тут, Елена Андреевна?

– Нет, я на Луне.

– Не, ты не на Луне, ты где-то в неприятном месте.

– Вячеслав Дмитриевич, снимайте колпак, прежде чем копаться в чужих мыслях, – так легче.

– Да это ж моя работа – в башке ковыряться, забыла?

– Похоже больше на настоящий талант. Хорошо получается.

– Так почему глаза грустные?

– Да… не парься. Как у половины замужних женщин: из-за вечного стремления развестись. Просто я не хочу сейчас об этом. Мы друг другу для чего?

– И для чего же?

– Мы друг другу для радости и снятия стресса в нашем нелегком труде. Вот для чего.

– Ага… я смотрю, уже все там себе по полочкам разложила.

– А что, вас не радует, что я не кидаюсь с криками: «Слава, женись! Борщ и секс два раза в неделю гарантирую?!»

Странная пауза в ответ.

– Пока радует. А завтра – не знаю. Вы ж сказали, что я влюбился, Елена Андреевна, а? Как вы считаете?

– Может, и влюбился, но в целом просто тешите свое самолюбие. Вас полхирургии готово загрызть.

– Какое самомнение, однако. Прямо настоящая блондинка.

– Только не говори, что ты тут из-за моей несравненной глубокой души и прекрасных профессиональных способностей.

– А что? С тобой легко дежурить: быстро справляешься, ерундой не занимаешься.

– Да, вполне себе полковая подруга. А в Чечне блондинки были?

Брови тут же съехались вместе.

– Была.

– Если не секрет, где же она?

– Ну, во-первых, не блондинка, а рыжая, во-вторых, замуж вышла.