– На самом деле не уверена, что Полина Алексеевна одобрила бы обсуждение этого вопроса, насколько я ее изучила. Но мне хотелось бы кое-что у вас уточнить по причине некоторых неясных для меня моментов, понимаете?

Неожиданно позитивная атмосфера в ординаторской улетучилась. Валентина перестала улыбаться, стала серьезной и даже насупилась.

– Да. Я, кажется, догадываюсь, о чем вы.

– На самом деле Полина Алексеевна человек очень дисциплинированный, собранный. Я думала, что наши встречи с ней будут крайне редки и только на уровне рутинных консультаций, но не прошло и нескольких месяцев, как вновь больничная койка. Причем ситуация весьма серьезная. Мне кажется, она перегрузила себя семьей, не понимает, что ее здоровье и есть залог долгосрочного служения своим домашним. Сын выглядит очень заботливым… Что вы думаете?

– Елена Андреевна… Я не очень, если честно, хочу касаться этой темы… Но, может быть, вы сможете ей как-то помочь и в будущем убедить съехать от них, поэтому…

– Но мне показалось, что в этом доме и есть ее смысл существования. Почему вы решили, что ей надо съезжать?

– Это банальная история. Только я прошу вас даже случайно не выдать меня Полине. Она никого никогда не посвящает в свои проблемы, даже меня. Ее невестка, Ирина, приводит ко мне внучку. Знаете, теперь модно: раннее развитие и все такое… Я вообще-то логопед, всю жизнь проработала в школе с младшими классами. Бедная девочка с Полиной в прекрасных отношениях, но поговорить откровенно у них не получается по многим причинам. Ира тут одна, семья ее далеко, за Уралом. Надо хоть с кем-то поделиться, поэтому иногда ее прорывает за чашкой кофе после занятий. Много там чего. Сын в последние годы очень разбогател. Поля его одна растила. Мальчик и правда блестящий, причем во всем: и в учебе, и в спорте. Просто свет в окне, живи да радуйся. В аспирантуре все прочили быструю карьеру, а он ушел в бизнес, диссертацию так и не дописал. Сейчас у него фирма, человек сто сотрудников. Женился несколько лет назад, довольно неожиданно для всех. С Полиной познакомил, как говорится, почти на свадьбе, но она все равно была страшно рада: из-под платья уже виднелся животик. А потом все пошло как в бездарном кино: сначала просто начал хамить жене, а потом и Полине. Все добивается, чтобы Ира из института ушла. Кому, видите ли, это нужно? Пусть детей рожает. Поля пытается вступиться, но это только усложняет ситуацию. Надо же, ведь сама от такого хама ушла когда-то. Почему такая закономерность? Потом погуливать начал. Ира говорила, что, собственно, ничего и не скрывается, а Полина благодаря своей бессоннице и совместному проживанию, конечно, в курсе. На работе у него одна постоянная есть. Он с ней отдыхать ездит, причем мадам даже на телефон его отвечает, не брезгует. А в эти выходные Ира пришла с девочкой… смотрю – в черных очках. Я сразу что-то неладное заподозрила. Очки с нее стянула, а там сами понимаете что – огромный бланш. Хотя она снова в положении. Кому только эта беременность нужна, я не очень понимаю. Посмела, видите ли, шантажировать его своим деликатным состоянием, вот так. Вот тебе и свет в окне. Уж лучше бы на кафедре остался. Для Полины это все – просто трагедия, понимаете?

– Все понятно. Что же, я думаю, вы правы. Если вы сами уговорите ее оттуда съехать, это будет просто замечательно. Но, боюсь, она теперь своих девочек не оставит.

– Да… думаю, что так.

– Но вы все-таки попытайтесь, Валентина Арнольдовна.

– Спасибо вам за все. Только умоляю еще раз не афишировать наш сегодняшний разговор.

– Конечно, нет. Это ее право решать, во что посвящать врача, а во что нет.

– Я думаю, Полина и сама до конца не осознает, что происходит. Все-таки это ее сын. До свидания, Елена Андреевна.

Дверь закрылась, настала пустота. Противный пазл дополнился многими ключевыми фрагментами, и ничего загадочного не обнаружилось. Как же это так, вынашивать беременность с бланшем под глазом? Хотя, наверное, точно так же, как сдирать описанные мужем простыни с кровати, а потом радоваться, что тебя совсем немножко придушили и ты осталась жива и здорова.

Опустите свой высоко поднятый нос, мадам Сорокина.

Я посмотрела на календарь. Осталось всего четыре свободных дня. Как же быстро они пролетят! Скоро ехать на вокзал и встречать маму с Катериной. Мой телефон предательски молчал, и невозможно было погасить нарастающее томительное ожидание.

Идея отправиться домой казалась сумасшествием, ведь, сидя перед теликом, я просто извела бы себя, так что у Асрянши, похоже, имелся хороший шанс насладиться подперченным повествованием и вбить последний гвоздь в гроб моего благоразумия. Решено. Я плюхнулась на лавочку в больничном скверике. Ожидая такси, я представляла себе армянскую смесь воплей и жестов. Внутри все улыбалось. Раздался телефонный звонок.

Боже, теперь я знаю: ты точно есть.

Голос сопровождало бряцание чего-то металлического на заднем плане. Понятно, еще в операционной.

– Привет, солнце, ты где?

– Сижу в сквере, жду такси, а ты?

– Наши люди на такси в булочную не ездят.

– А я вот всегда оставляю двести рублей на черный день. Ты еще в оперблоке?

– Да только размылись… Представляешь… заведующая… чтоб ее, сволочь… Знает, что после дежурства… Утром на планерке смотрю – три операции в плановой под моей фамилией. А я, как назло, сегодня ничего не могу. Перед глазами ты и… ну… мишка этот плюшевый. Никак из головы не выходит, блин.

– Я примерно в том же состоянии. Сам-то жив?

– Почти. В сопоре, можно сказать. За четыре часа три операции.

– Браво, маэстро.

– Да ладно… Меня больше интересует, какой я вчера ночью был маэстро и захотите ли вы, Елена Андреевна, меня сегодня увидеть.

Внутри все заиграло, но нужно было держать голову выше.

– Доктор, неужели спать не хочется?

– Веришь: ни в одном глазу. Правда, ты вечером сегодня занята? Семья, дети?

– Муж послан уже вторую неделю как, ребенок в санатории.

– Опа! Пока об этом прекрасном факте не знает ни одна сволочь с хирургии. Отмени такси, я сейчас выскочу. Буквально пять минут.

– Э-э-э… постой-ка… Что-то я не услышала вопроса, одни утверждения!

– Я знаю, какие будут ответы.

– Ах ты самоуверенный говнюк, я вот возьму…

Меня уже никто не слушал, одни короткие гудки. Себя не обманешь, как ни старайся. Сердце забилось чаще, внизу живота стало тепло, по ногам побежали мурашки.

Передо мной остановилась старенькая темно-синяя «шестерка».

Господи, даже колпак впопыхах не снял.

Стало жутко весело. Ехал он совершенно неумело и слишком быстро для несчастного потрепанного «жигуленка». Абсолютно в тон машине оказалось и жилище: он снимал маленькую однокомнатную квартиру в хрущевке в получасе езды от больницы. Внутри царила темнота, все насквозь пропахло табаком. На кухне был совсем неживописный натюрморт из груды немытой посуды. В комнате везде валялась одежда и журналы по хирургии. Гудел старый компьютер на маленьком столе, покрытом бабушкиной скатертью: перед уходом его забыли выключить. Но все это я разглядела часа через два после нашего прихода. Как только мадам Сорокина перенесла свое тело через порог, ураган настиг ее и разорвал на части. Я очнулась на полу. Мы валялись на какой-то старой куртке, внутри все нестерпимо сладко болело, голова кружилась. Славка лежал рядом и внимательно меня разглядывал. Глаза были наполовину прикрыты густой шевелюрой.