Варвара выпустила дым после глубокой затяжки и повернулась в нашу сторону.

– Ну что ты пристал? Не видишь, что ли? Человек первый раз не довез. Что ты тут орешь? Зови травму, и расходимся. Ключи от морга давай.

И только тут мы удосужились заглянуть в машину. Две окровавленные простыни, две пары прелестных туфелек: одни женские, из нежной бежевой замши, на малюсеньком антироссийском каблучке, другие совсем юные, из розовой кожи, для девочки лет двенадцати-тринадцати. Прекрасные счастливые женские ножки, испачканные кровью. В машине все было перевернуто вверх дном: валялись дефибрилляторы, кислород, лоток со шприцами и инфузионные системы. Будто сцена из жестокого побоища, только нет следов противостоящей стороны – одни лишь жертвы, больше ничего. Федька с Костей ринулись внутрь, но через полминуты вылезли из машины так же медленно, как и их предшественники.

Стасик продолжал стоять под дождем и наконец подал признаки жизни:

– Сорок минут качали. Там качали. Ехали, качали. Все делал как положено. Адреналин, гормоны, все. Не довез.

Федька никак не мог угомониться и замолчать:

– Люди, я не знаю, что он там качал. Там вообще полголовы снесено и у бабы, и у ребенка. Варвара, ты-то что? Неужели еще живы были?

Варвара зашипела, как змея:

– Заткнись ты, крыса тыловая. Ты что, не понял? Это же не бабка тебе девяноста лет! Конечно, качали, ехали и качали.

– Ладно, ладно. Так что там было-то?

– ДТП на Таллинке. Это какой-то сотрудник латвийского посольства. Он с женой и ребенком домой ехал. Урод пьяный на «девятке» вышел на встречку. Гроза, видимость ноль, ну и упорол. Мужику пара царапин, а семья… слава богу, пьянь эту даже достать еще не могли, пока мы там были. Наверное, кусок колбасы. Все, давайте ключи. Мы уехали. Стасику положено боевых сто грамм.

Я стояла под больничным навесом, спасающим от дождя и меня, и моих товарищей, и машину «Скорой помощи», и двух маленьких прекрасных женщин. Их запах, дыхание, утренний смех и кофе в гостинице, геркулесовая каша для девочки и омлет для мамы, сборы в дорогу, хорошие дорогие чемоданы и предвкушение дома. Какая нелепость – эти пятна крови на изящных ножках. Все уже зашли в здание, и одна я стояла около открытой машины. Я так и не смогла удержаться – дотронулась до маленькой розовой туфельки.

Чудес не бывает.

– Елена Андреевна, идите уже.

Я тут же очнулась. Зайдя в здание, в одном из кресел для больных увидела плюшевого мишку и вспомнила, что еще есть мужчина. Он так и сидел рядом с игрушкой, ничего не спрашивая. Я подошла на пост, позвонила травматологам, но они сказали, что придут только через тридцать минут, так как кому-то на отделении плохо. Иностранный паспорт лежал на заведенной Люсиндой карточке. Люся прошептала мне на ухо:

– Лена, пойди скажи ему что-нибудь, ведь сейчас наши костоправы спустятся, начнут лапать и по рентгенам гонять.

Воздух. Глубокий вдох. Несколько шагов.

– Савва Перинкеу? Вы меня хорошо слышите?

Мужчина на удивление быстро и спокойно повернул голову.

– Сейчас придут доктора, посмотрят руку. Тут, по всей вероятности, ничего страшного, простой перелом. Однако, скорее всего, у вас сотрясение, но это тоже можно будет полечить дома, так что у нас нужно будет только наложить гипс. Сейчас сделаем рентгеновские снимки.

Мужчина так ничего и не ответил, просто кивнул в ответ.

Еще один последний раз.

– Простите меня, ради бога. Нам придется оставить их у себя. Понимаете, тут холодильники есть… Лето же. Вы потом сможете их забрать, как будет возможность.

Он молчал и смотрел сквозь меня. Туда, где в дверном проеме еще видна была машина «Скорой помощи». Светлый пиджак и брюки тоже были испачканы кровью, и я вдруг ясно представила, как он прижимал к себе своих девочек и пытался вдохнуть в них хоть капельку жизни, хотел услышать хоть один вздох, одно слово, успеть сказать что-то важное или, может быть, попросить прощения.

Я вернулась на пост.

– Люся, не трогай его минут пятнадцать, пусть посидит, потом посылай на рентген. Череп и рука, как обычно. Все равно скоро не спустятся. Похоже, он еще не соображает до конца, что произошло.

Затрещал телефон. Люсинда с ненавистью сорвала трубку.

Боже, кто там еще? Хочу много-много девяностолетних бабушек с запорами и поносами, только не надо больше так, прошу тебя.

– Да! Что там еще?! Девочки, что вы тут мозги парите? ДТП с Таллинки уже привезли давно. Что еще надо, я не пойму?.. Как?.. Так сказали, что не смогли выпилить из машины даже… Констатировали на месте… Да… Понятно…

Люсинда разочарованно положила трубку.

– Сейчас еще одного привезут оттуда.

– Так ведь сказали, что все?

– Нет, не все. Там же еще машина была. Виновник. Уже выпилили и везут. Сказали, опять по полной: хирургия, нейрохирургия, реанимация. Через две минуты.

Ровно через минуту мы опять стояли в дверном проеме в прежнем составе. Машина заскочила под козырек, мужики с каталкой ринулись навстречу фельдшерам. Перегрузили носилки, быстро начали движение, на несколько секунд замерев перед входом в рентген-кабинет. Лицо под кислородной маской отсутствовало, виднелся явный перелом костей черепа с правой стороны. Остальное разглядывать не хотелось. Мы стояли втроем у каталки: с одной стороны Федька, я и Слава с другой. Дверь в рентген открылась, и мы уже хотели по-быстрому развернуться, как вдруг я услышала Славкин шепот:

– Ребята. Головы пониже опустите.

Я приблизила свое лицо к кислородной маске – в нос ударил резкий запах алкоголя.

– Тут промилле еще до ДТП были как раз для покойника. Раз в десять больше нормы.

Боковым зрением я уловила движение. Мужчина вместе с плюшевым мишкой встал с кресла, на несколько шагов приблизился к нам и застыл на месте, не отрывая взгляда от каталки. Лицо его совершенно ничего не выражало, белое и неподвижное. Он смотрел то на мужика, то на нас. Возникла дурная ассоциация: дипломат теперь напоминал иностранца, впервые попавшего в Мариинский театр на оперу. Что-то происходит, но ничего не понятно и все кажется тут понарошку, не по-настоящему. А главное, совсем скоро спектакль закончится. Ведь иначе и быть не может. Все исчезнет так же быстро, как и появилось…

Так мы и замерли, словно шахматные фигуры вне времени и пространства: трое в белых халатах около каталки, и в двух-трех метрах от нас человек, крепко сжимающий в руках все, что осталось от его семьи. Четверо стояли вокруг черной королевы на белой клетке, и трое из них в этот момент точно думали об одном и том же: как нетрудно сейчас завести каталку в рентген, оставить там на лишние пять минут, и это будет совсем небольшая плата за две пары испачканных кровью женских туфелек, ведь так? Каждый заглядывал в глаза напротив, все трое: Федька, Славка и я. Никто не двигался.