– Елена Андреевна! Захожу в седьмую, к Вербицкой, а оттуда выбегает дочка ее, видно. Беременная, заплаканная. А больная за ней! Тоже вся в красных пятнах, руки трясутся. Я ее обратно в палату загнала, давление – двести на сто!

– Так… Быстро поставь ей магнезию.

Господи, только бы там с беременностью все было в порядке!

Я ринулась к палате, но на полпути что-то меня остановило. Я вдруг поняла, что она не станет мне ничего объяснять. Меньше всего мадам Вербицкая сейчас захочет видеть Елену Андреевну с цифрами тонометра на руках. Я развернулась и зашла в сестринскую.

– Так, Света… Еще полкуба реланиума подколи на ночь.

Терпение. Не суетись: лучше не будет. Пусть переварит, что бы там ни было. МРТ перенесем на понедельник, а там посмотрим.

Я подождала в ординаторской отчета медсестры:

– Давление нормализовалось, реланиум уколола пять минут как. Наверняка уже спит. Больше ничего?

Теперь выписка задержится как минимум до понедельника.

Я вышла из корпуса минут через двадцать, сделала крюк и несколько замедлила шаг напротив окон седьмой платы. Ставни открыты на полную. Дойдя до угла, снова обернулась и заметила в окне Вербицкую: она стояла, придерживая рукой занавеску, и наблюдала за мной. Лицо непроницаемо, спокойный, ничего не выражающий взгляд. По спине пробежали мурашки, и я ускорила шаг.

Вот тебе и реланиум: не уснешь, так мозги окончательно снесет.

В четверг после дежурства я обнаружила ее в относительном порядке, без каких-либо неприятных ухудшений. Мы провели вместе около пятнадцати минут, но разговаривали только по делу, и я поспешила ретироваться в ординаторскую. Общение не клеилось.

Дорога к родителям оказалась единственным за целый день временем одиночества. Нечего и повторять, какие воспоминания наплывали, как только я оставалась наедине с собой хоть ненадолго: Славкины руки, черные кудрявые волосы, резко очерченный рот. Тут же в животе становилось тепло, а по телу прокатывался озноб от головы до пяток, ноги подкашивались.

Вторая неприятность ждала меня дома у родителей. Ожидавшееся, но все равно противное событие тут же вернуло меня с неба на помойку: на кухне с понурой головой, мирно съежившись на табуретке между Сашкиной раскладушкой и столом, сидел Вовка. Отец с братьями на кухне не присутствовали, как истинные питерские интеллигенты, и допросов с пристрастием никто не вел. Я поставила сумку в прихожей. Заходить в комнату пока не хотелось: оказавшись в гостиной, я бы спровоцировала предложение о моральной или другого вида поддержке. Но разговор с Вовкой все равно был неизбежен, так что я пошла на кухню. Взгляд упал на Вовкины руки, которыми не так давно он пытался меня задушить, и кровь застыла в жилах. Я встала около кухонной плиты, на почтительном расстоянии от Сорокина, хотя прекрасно понимала, что это глупо, ведь за стенкой, в конце концов, трое не чужих мне мужиков.

– Привет, Лен.

– Я здороваться и тем более видеть тебя не хочу. И скажи спасибо, что никто из проживающих тут мужчин, благо их хватает, не в курсе всего. Иначе тебя бы уже с лестницы спустили. Пошел вон отсюда. У меня маленький ребенок, и я хочу жить. И не просто жить, а спокойно и счастливо, понимаешь?

– Лен, я подшился вчера.

– Рада за тебя и за твою будущую женщину, а также за ваших детей.

– Лен, клянусь, я вообще ничего не помню. Помню только, что толкнул тебя и что ты убежала. У меня три дня вообще из памяти выпали. Лен, ну что я сделал-то?

– Ты знаешь, а я почему-то уже не верю в твои столь частые выпадения памяти. Как-то в самый нужный момент каждый раз это происходит. Ты что, думаешь, я Катьку приведу и оставлю после всего жить рядом с тобой? Да ты в следующий раз нажрешься и ее вместо меня задушишь.

– Лен, ты же меня знаешь: я не мог, я же вас люблю, и тебя, и Катьку. Никого же, кроме вас, нет. Ну позвони Асрян. Она вчера со мной ходила на подшивку. Все – я в завязке. Расшиться уже не смогу. На пять лет.

– Не дави на меня и не рассказывай про Асрян. Нашел тоже способ манипулировать теми, кому я доверяю. В прошлый раз тоже Асрян тебя спасала. И в позапрошлый тоже. Но в результате, к сожалению, ситуация больше от больного зависит, чем от врача.

– Лен, ну я тебя не тороплю. Подумай до Катькиного приезда, ведь она же расстроится. Подумай, прошу. У меня, кроме вас, никого нет. Буду ждать вас сколько нужно.

– Вова, уйди. Уйди, прошу тебя. Ты ничего не добьешься на этот раз и не шантажируй меня ребенком.

Вовка понуро поднялся, слава богу, хватило ума не пытаться в тот момент ко мне приблизиться, и поплелся из квартиры прочь.

Не сдавайся. Или теперь, или никогда. Или все заново, или то же болото. До конца жизни.

Закрыв за Вовкой дверь, я заглянула в гостиную. Мужики сидели вокруг телика, изображая интерес к какому-то очередному сериалу. Братаны, вероятно, недавно пришли с работы, невестки еще не было.

– Лен, ну че, пожрать пойти можно? А то он уже минут сорок тебя ждал.

Как хорошо: никто ни о чем не спрашивает.

– Все, он ушел.

Мужская половина семейства ринулась доедать мой позавчерашний плов. Я заняла освободившееся место на диване, сразу приняла горизонтальное положение и задремала под звуки доносящихся из глупого ящика душераздирающих диалогов. Ни сна, ни яви, ни мыслей, ни эмоций.

Около десяти позвонила Ирка.

– Так, сообщаю тебе: твой придурок приперся позавчера на задних конечностях. Я, конечно, поучаствовала из человеколюбия и в знак былой дружбы, но это совершенно ничего не значит. Мое отношение к алкоголизму как хроническому процессу не поменялось, ты это знаешь. И не думай, что я собираюсь помогать ему в попытках восстановления вашей гостиницы. Я в нейтральной позиции. Хочу, чтобы ты знала.

– Ирка, ну к чему это? Я ж не тупая и все понимаю. Да и не о том, честно говоря, мысли.

Точнее, вообще на данный момент никаких мыслей нет.

Тут, совершенно не подумав, я выдала в трубку все содержимое своего подсознания:

– Точнее, не о чем, а о ком, о.

– Так… Ну ты сволочь. Точно, сволочь. Кто?????

– Не-е-е, я тебя еще помучаю.

– Так… Мы в выходные уезжаем на дачу. Залив не получится, но если после не явишься и не расскажешь, то все – развод и тумбочка между кроватями.

– Заметано.

– Ну, Ленка, молодца! Где наша не пропадала. Богатый хоть? Только не говори, что врач, умоляю тебя.

– Ирка, да не было ничего… Что ты, блин… Просто размечталась на старом папином диване о вечном и чистом.

– Господи, ну нет! Все, не могу я больше это подсознательное месиво перебирать. Дура есть дура. Все равно расскажешь в понедельник. Твои когда приезжают?